Филип Дик - Убик

— Я как раз пролистал инструкцию по использованию, которая была в коробке от вашего магнитофона, — сказал тот. — Я избавлю вас от просмотра всего содержания. — Он протянул книжечку Элу и тут же отдернул ее назад. — Смотрите сюда, на последнюю страницу. Там указано, кто изготовил это свинство и куда следует отослать эту развалину, чтобы завод-производитель осуществил ремонт.

— Изготовлено фирмой Ранкитера в Цюрихе… — прочитал Эл вслух. — Здесь также указан адрес гарантийной мастерской на территории Североамериканской Федерации — в Дес-Мойнсе. Это тот же адрес, что и на спичечном коробке.

Он протянул книжечку Джо.

— Поедем в Дес-Мойнс. Эта книжечка служит доказательством связи между обоими местами.

«Интересно, — подумал Эл, — почему именно Дес-Мойнс?»

— Слушай, Джо, — спросил он, — могло что-нибудь связывать Ранкитера с Дес-Мойнсом?

— Он там родился, — сказал Джо, — и провел первые пятнадцать лет своей жизни. Время от времени он вспоминал об этом.

— Значит, после смерти он вернулся туда.

«Теперь Глен находится в Цюрихе и Дес-Мойнсе одновременно, — думал Эл. — В Цюрихе происходит обнаруженный при помощи аппаратуры моратория метаболизм мозга, тело его помещено в холодильник, но контакт с ним установить не удается. В Дес-Мойнсе все наоборот — в физическом смысле его там нет, и тем не менее там, с наибольшей вероятностью, можно наладить с ним контакт. По сути дела, при помощи таких средств, как эта инструкция, контакт уже налажен — по крайней мере, односторонний.

Тем временем наш мир откатывается в прошлое, демонстрируя реалии прошлых лет своего развития. Быть может, проснувшись в конце недели, мы увидим, как по Пятой авеню проезжают, трезвоня, трамваи «Троллей Доджерс». Он пытался понять, что означает это название. Оно появилось в его сознании как туманное воспоминание, вытесняющее реальную действительность. Под воздействием этого неясного внутреннего ощущения он почувствовал себя не в своей тарелке — никогда испытанное здесь не становилось таким реальным».

— «Троллей Доджерс», — произнес он вслух. Этому названию было по меньшей мере сто лет, и тем не менее оно каким-то образом отпечаталось в его сознании.

— Откуда вы знаете это название? — спросил его начальник мастерской. — Его уже никто не помнит. Так когда-то называлась команда «Бруклин Доджерс». — Он подозрительно уставился на Эла.

— Пойдем-ка лучше наверх, — сказал Джо. — Посмотрим — надо убедиться, что ни с кем ничего не случилось. В Дес-Мойнс мы поедем чуть позже.

— Если мы не отправимся туда немедленно, — ответил Эл, — то может оказаться, что путешествие займет у нас день или два, ведь средства сообщения будут становиться все более примитивными.

«Ракеты сменятся реактивными самолетами, которые, в свою очередь, уступят место поршневым двигателям и винтовым аппаратам. Дальше будет поезд, который тащит с собой вагон с углем, потом конные экипажи… Нет, невозможно, чтобы нас забросило так далеко, — сказал он сам себе. — Хотя у меня в руках магнитофон сорокалетней давности, значит, все может быть таким же старым…»

Вместе с Джо они направились к лифту, и Джо нажал кнопку вызова. Они молча ждали прибытия кабины.

Лифт появился с грохотом, оторвавшим Хэммонда от печальных размышлений. Он машинально взялся за ручку и распахнул железную раздвижную дверь.

И обнаружил, что стоит перед открытой кабиной, висящей на стальном канате и разукрашенной коваными деталями из латуни. Скучающий лифтер в ливрее сидел на стульчике, держа руку на кнопке и безразлично поглядывал на них.

Эл испуганно вздрогнул.

— Не входи в нее, — сказал Эл, придерживая Джо. — Посмотри повнимательнее: сегодня, совсем недавно был гидравлический привод, автоматика, полная бесшумность…

Внезапно он замолчал. Грохочущая машина исчезла, и на ее месте появился знакомый ему лифт. Однако он продолжал ощущать присутствие старой кабины, она притаилась где-то в уголке его зрения, готовая выпрыгнуть, как только он и Джо займутся чем-нибудь другим.

«Она вернется, — думал Эл. — Она намерена снова появиться.

Мы можем задержать этот момент на какое-то время, самое большее, вероятно, на несколько часов. Процесс смещения во времени уже набрал скорость — архаические объекты врываются в наш мир быстрее, чем нам кажется. Теперь каждый скачок равен веку — лифту, который мы видели, никак не меньше ста лет.

И все же, — продолжал размышлять он, — мне кажется, что мы можем в определенной степени контролировать это явление. Мы только что выдумали привычный лифт — и он немедленно появился. Если бы мы держались вместе, действовали, как одно существо, состоящее из двенадцати личностей, а не только двоих…»

— Что ты там такое увидел? — спросил Джо. — Почему ты не пустил меня в лифт?

— Ты не заметил старого лифта? Открытой кабины с латунной отделкой и лифтера, сидящего на стульчике? Кажется, это был лифт образца примерно 1910 года.

— Нет, — ответил Джо.

— Но что-нибудь ты видел?

— Да, — ответил Джо. — Нормальный лифт, который я вижу каждый день, приходя на работу. То же, что и всегда.

Он вошел в кабину, повернулся и посмотрел на Хэммонда.

— Значит, наше восприятие начало различаться, — сказал Эл. Он прикинул, что бы это могло означать.

Это представлялось ему чем-то зловещим. Это была наиболее катастрофическая перемена из всех происшедших с момента смерти Глена. Получалось, что их смещает во времени с различными скоростями. Он не мог избавиться от ощущения, что именно это испытывала перед смертью Венда Райт. Он попытался сообразить, сколько же времени осталось ему самому.

И понял вдруг, что испытывает жуткий, пронзительный холод, который уже давно начал пронизывать его тело. Холод охватил весь мир — это напоминало последние минуты, проведенные на Луне. Холод искажал очертания предметов, проявлялся в форме раздувшихся пещер, лопавшихся с ужасным треском, мороз проникал во все щели, пролезал в сердцевину предметов, в стержень их жизни. Эл видел теперь что-то вроде оледеневшей пустыни, из которой выпирали обнаженные скалы. Окружающая его действительность превратилась в плоскую равнину, выдуваемую ледяным ветром. Ледовый покров становился все толще, а размеры скал постепенно становились какими-то неопределенными. На границе его поля зрения скапливалась тьма.

«Прочь! — приказал он себе. — Все это существует лишь в моем воображении, и мир вовсе не исчез под воздействием холода и тьмы; все это происходит только внутри меня. Странно, неужели весь мир заключен во мне? Когда же это началось? Должно быть, это предвестие смерти. Эта неуверенность, заторможенность всех функций, ведущая к полной энтропии, и есть тот самый процесс, а лед — это символ этого процесса. Когда я сомкну глаза, весь мир исчезнет. Однако где же те новые миры, ведь я должен их посетить! Те, что ведут к новому лону? Где тот мерцающий красный свет, означающий нечистоту? И свет темный, красный, означающий стремление к животной искренности? Я чувствую лишь полное исчезновение тепла, вижу подступающую тьму, замерзающую равнину под погасшим солнцем…