Джулиан Мэй - Джек Бестелесный

Нусфиорд, Лофотенские острова, Норвегия, Земля. 27 августа 2051

Азиатский Соинтендант любовался великолепным видом, открывающимся с балкона летней виллы. Он забыл, что держит в руках поднос с кувшином пива и керамическими кружками.

– Тайхен утсукусии десу! – воскликнул он, и Инга Йохансен прибежала из кухни узнать, что случилось.

– Что с вами, мистер… извините, гражданин Кодама? – Как большинство норвежцев старшего поколения, она с детства свободно говорила по-английски, а потому не испытала никаких неудобств, когда симбиари объявили официальным языком Земли «стандартный английский».

Вторым языком тридцатисемилетнего Хироси Кодамы был японский.

– Ничего. Прошу простить меня за то, что я напугал вас, фру Йохансен. – Хироси поставил поднос на обеденный стол, где для него еле нашлось место, и виновато засмеялся: – Просто меня ошеломила панорама фиорда и гавани внизу. Когда я приехал вчера в дождь, мне и в голову не приходило, что вы живете среди такой неописуемой красоты. Суровые серые утесы, чуть-чуть подсвеченные зеленым, вода такого невероятно аквамаринового оттенка, белые лодки на ней, точно чайки, и живописные домики, такие ярко-алые под черными крышами!

– Это рорбуеры, старые рыбачьи хижины, которые сдаются на лето отдыхающим. Яркая краска – наша давняя традиция. Острова ведь далеко не всегда такие солнечные, какими вы увидели их сегодня.

Она внесла бутылку водки, вмороженную в кусок льда, и поставила ее рядом с крохотными стопочками на круглом подносике. Случай такой особый, и, конечно, будут тосты. Когда внук позвонил ей в Трондхейм и спросил, нельзя ли ему пригласить друзей в старый фамильный дом на дальнем острове Флакстал за Полярным кругом, старушка ответила: «Только если ты согласишься, чтобы я кормила вас доброй норвежской едой!» Ранчар Гатен засмеялся и дал согласие. Она не оперант, а все их обсуждения будут вестись телепатически, так почему бы и нет? Сам он в последний раз навещал дом над Нусфиордом еще в детстве, но когда Оуэн спросил, не знает ли он достаточно уединенного места для первого «официального» совещания группы, ему сразу вспомнилась летняя вилла бестемор Инги. Ранчара внезапно охватила ностальгия по старинной красивой рыбачьей деревушке, которую он не видел восемнадцать лет. Родился он в Америке: планета Ассавомпсет, где он провел почти всю свою взрослую жизнь, была процветающим краем, но что-то в самой глубине его существа твердило, что истинный его дом – Норвегия.

Упершись руками в бока, фру Йохансен оглядела стол. Она была полнолицей, с белоснежными волосами; в честь приезда внука и его важных гостей облачилась в национальный костюм ее родного Тронделага – длинная черная юбка, зелено-золотой парчовый передник, красный парчовый корсаж, длинная баска, схваченная в талии серебряными застежками, и белая вышитая блузка, украшенная двумя большими серебряными брошами.

На Хироси был строгий темно-синий костюм, в котором он приехал, свежая рубашка, галстук-бабочка и белый фартук, жестко накрахмаленный, который его заставила надеть хозяйка, чтобы он не испачкал свою одежду.

– Ну вот! Все как будто в порядке. Благодарю вас за помощь, гражданин Кодама. Ну, теперь я загляну в духовку, а вы, может быть, поглядите, как там остальные? Обед скоро будет готов.

Азиатский Соинтендант поклонился и быстро направился по коридору мимо кухни, откуда доносились дразнящие запахи и звон посуды, в гостиную. Ее полы и стены были из светлого лакированного дерева. В одном углу на каменном основании стояла чугунная печь, увенчанная медным украшением в виде полураскрывшегося розового бутона. Ранчар, Оуэн Бланшар, Уильям Макгрегор, Алан Сахвадзе и его жена Олянна Гатен, а также Джордан Крамер утро провели за рыбной ловлей. Теперь, переодевшись к обеду кто во что горазд, они удобно расположились на кушетке и в креслах, обитых веселеньким, но давно поблекшим ситцем, и болтали об утренних приключениях. Корделия Варшава, миниатюрная женщина с нежным лицом, прославившаяся в Европейском Интендантстве тем, что не терпела глупостей, стояла у соснового резного стола перед открытым окном и составляла букет из полевых цветов, которые нарвала сама.

Анна Гаврыс-Сахвадзе, которая с утра сидела в гостиной, заваленная книгами по физике, отложила читающее устройство, когда к ней присоединились остальные члены группы, и теперь рассматривала деревянные пивные кружки – коллекцию фру Йохансен, – красиво расставленные на широкой полке. Среднего роста, крепкого сложения, она разменяла свой семьдесят первый год. Омоложение вернуло ей густые волосы, отливавшие червонным золотом, которые она закручивала в узел на затылке, однако оно не вполне разгладило сеть морщинок вокруг ее зеленых глаз и не исправило ее типично славянский курносый нос.

Когда вошел Хироси, телепатируя мысли о предстоящем обеде, Анна шутливо заметила ему на разговорной волне: «Простите, мой друг, по я поражена, что японский джентльмен столь высокого политического ранга взялся помогать с обедом. А фартучек, кстати, вам очень к лицу!»

Хироси, не моргнув глазом, снял фартук под смешки остальных и ответил: «Для человека старшего поколения подобное было бы немыслимо, но мы, молодые, более гибки. Наши женщины приложили много усилий, чтобы пробудить в нас совесть и заставить помогать им по хозяйству (образ исполненного смелости лица жены). К тому же фру Йохансен – истинный клад местных преданий. Вам известно, что умеренный климат этих арктических островов остается таким круглый год из-за согревающего воздействия Гольфстрима? Лофотены были обитаемы еще с доледниковых времен. Одно время они слыли обиталищем сверхъестественных существ. А легендарный Мальстрем, грозный водоворот, прославленный Жюлем Верном и Эдгаром Аланом По, находится чуть подальше конца острова прямо к югу отсюда».

Корделия Варшава сказала:

– Меня это ничуть не удивляет. Пейзажи тут просто сказочные. С одной стороны утесы и туман, а с другой – солнечные лучи пронизывают море, так что оно сверкает точно расплавленный драгоценный камень. Я бродила между валунами, собирая цветы, и все время ждала, что на меня набросятся тролли.

Уильям Макгрегор произнес вслух:

– Наш тролль все утро пролежал в постели с мигренью, бедняжечка. Может, это еще и припадок трусости, как по-вашему? А если так, то не ставит ли это нас в чертовски скверное положение?

– Уилл, прекрати! – потребовал Оуэн Бланшар.

Младшие члены компании наигранно засмеялись.

– Уилл шутит, – сказал Алан.

– Как бы не так! – возразил Уильям.

– По-моему, будет лучше, если мы экранируемся и ограничимся старомодным болтанием языка, – предложила Олянна Гатен. – Кое-кто тут даст сто очков вперед дуршлагу, изливая латентную враждебность. А ведь мы не хотим никого задеть так, чтобы в припадке раздражения кто-нибудь поторопился уехать…