Владимир Одоевский - Интегральное скерцо

Раздался скрипучий, режущий вопль — смесь визга с воем. Крепко засвербело в ушах.

Музыкант подпрыгнул и едва не упустил машину на пол. Ставрогин вовремя удержал ее.

— Светофорное сочетание, — сказал он, иронически глянув на фотографа. Чем-то щелкнул на аппарате и попросил: — Повернитесь к стене, Василий Степанович. Исполните что-нибудь.

Из проектора возник конус света. Артист пришел в себя, вытер холодный пот и пересел лицом к белой стене, яркий круг упал на нее.

Трубач некоторое время помедлил, как бы сосредоточиваясь, а на самом деле для важности. Затем тряхнул редкими волосами и вдохновенно заиграл.

По экрану метнулся синий сполох. Простенькая мелодия недружно расширилась, в ней появились украшения. Освещенный круг стал бурым, из него всплывали рыжие пятна. Исполнитель запустил Длинную фиоритуру с пронзительными висюльками. Экран сделался Устойчиво серым…

Оркестрант прервал игру и поковырялся в пуговках баяна:

— Не настроено, что ли…

— Возможно, пьеса, — корректно возразил Борис Вадимович, — …не совсем удачная. Если позволите, я предложу вам ноты.

Интерпретатор побагровел. Играл он свой собственный опус. Ставрогин вынул из кармана неожиданно затрепанный блокнот и полистал его.

— Ваше произведение? — свысока, чтобы скрыть конфуз, осведомился неловкий сочинитель.

— Ни в коем случае! Не решусь злоупотреблять вашей любезностью.

Инженер поднес Василию Степановичу рукопись. Трубач снизошел до нее и долго читал, непроизвольно надув щеки и шевеля пальцами. Наконец собрался с духом и очертя голову пустился по нотным линейкам и по клапанам.

Этюд начинался едва ли не одними паузами. На стене они сопровождались чернотой. Затем стало повеселее, темп ускорился. Появились фиолетовые и голубые тона. Пошли хитрые узоры в мелодии, зеленые и желтые всплески на экране. После нескольких смеющихся созвучий произведеньице завершилось триолями и оранжево-красным пламенем.

— Ишь! — признался музыкант, отпуская кнопки. — Чье это?

Инженер хитро переглянулся с фотографом и спросил:

— Простите, а чье авторство вы могли бы предположить?

Василий Степанович точно отличал, пожалуй, только Щедрина от Моцарта. Тем не менее он не захотел ударить лицом в грязь и как можно тверже заявил:

— Ранний Прокофьев.

На случай ошибки у него был заготовлен ответ, что это подражание Прокофьеву или что замечательный композитор в юности невольно заимствовал кое-что у предшественников, как любой творец поначалу.

— Да? — вдумчиво произнес Ставрогин. — Надо будет проверить… Но изящный опус, не правда ли?.. Михаил! — вдруг сказал он. — Сбегай ко мне, на столе большая тетрадь, принеси.

Фотограф, к этому времени затолкавший зеленый платок поглубже в карман, чтобы уменьшить свое сходство со светофором, кинулся к выходу.

— Поставьте инструмент, Василий Степанович. Я очень и очень рад был увидеть профессиональное исполнение. Что же касается присланного вам вознаграждения…

— Да, — заинтересовался трубач и опустил баян на пол.

— Наш инструмент как бы переводит произведения музыки на язык живописи. И наоборот. Разумеется, этот перевод неполон: машина не рисует картин и не пишет симфоний… Скажите: задача, опубликованная в областной газете, — ваше единственное шахматное сочинение?

— Задача? — опешил артист. — Не сочинял я задачи…

— То есть… простите?.. В редакции сообщили именно ваш адрес.

— Не знаю.

Ставрогин перестал приятно улыбаться. Помолчав, он сообщил с сожалением:

— Увы, Василий Степанович. В таком случае вознаграждение выплачено неправильно.

Трубач открыл рот. Некоторое время он сидел так, потом забормотал:

— Как неправильно?.. Что “увы”?! — голос его окреп. — Почему неправильно?! При чем тут задача??! — Он встал. — Такие деньжищи — неправильно?! Я тебе дам, “увы”! Ксилофонист! — неизвестно почему обругал Ставрогина Василий Степанович.

— Успокойтесь, — холодно произнес инженер. — Давайте разберемся!

— Давайте! — согласился разгорячившийся музыкант. — Разберемся!

— Садитесь… Сядьте! Оркестрант с размаху сел.

— Я разрабатывал универсальный станок, — начал Борис Вадимович. — Никак не вывязывался узел, подающий заготовку после токарной обработки к фрезе. Мне попалась шахматная задача, положение фигур в которой копирует схему станка. Черный король — обрабатываемая деталь. Ферзь, дающий мат, — фреза. В задаче предусмотрены кривошипы, то есть кони, и упор — черная пешка. Край доски — станина. В какую бы сторону ни отскочил черный король, он неизбежно зажимается белым королем и ладьей и фрезеруется. А по пути он еще подвергается сверлению (сверло — слон, который дает шах) и шлифованию проходной пешкой.

Артист хлопнул глазами.

— Автор задачи и я решали одну и ту же проблему, но каждый на своем материале. За соавторство начислен гонорар.

Василий Степанович ошеломленно посмотрел по сторонам. Достал из кармана случайно завалявшийся там платок, минуту глядел на него и, забыв вытереть лоб, снова сунул в карман.

— Это Валерка!! — вдруг осенило его. — Он деревяшки вечно гонял по доске.

— Кто это?

— Шпаненок мой! Точно!! — Музыкант схватил Бориса Вадимовича за руку и пылко потряс. — Выкинул я шахматы! Двойку он схлопотал… А задача была! С кривошипами. Еще пять рублей я получал за Валерку на почте. Ему-то не дают! Купил ему перочистку. И себе… ну там, пригодилось.

— Очень рад, — сдержанно отозвался Ставрогин. — Поздравляю.

— Спасибо, товарищ… Борис Вадимович. — Гость хитро засмеялся: — А ведь могли не сообщать! Никто бы не догадался.

— Я готовлю диссертацию, — сухо пояснил инженер. — Нужно Документально подтвердить возможно большее число таких случаев.

— А-а! Есть еще случаи?

— Конечно. Существует множество аналогичных законов в разных областях человеческой деятельности. Например, закон Ома был открыт после длительных изысканий, а в гидравлике подобная закономерность сама собой разумеется. Ясно, что стадо тем скорее войдет в ворота, чем они шире и чем энергичнее погонщик.

Однако Василий Степанович не помнил закона Ома. Изобретатель оборвал изложение и поднялся:

— Простите. Я вынужден спешить. Не смею задерживать и вас. Артист тоже встал и радостно поскакал к выходу, по пути задевая разные предметы и расплескав реактивы из ванночек на столе.

— А играл-то я чего? — спросил он, останавливаясь у двери.

Ставрогин, бесшумно следовавший за ним, вспомнил: