Барри Лонгиер - Враг мой (Авторский сборник)

— Дэвидж!

Джерри. Я выронил из рук очередную охапку дров и помчался к расселине в скале — по этой расселине пролегал кратчайший путь от пещеры к лесу. Джерри вновь завопил; тут я поскользнулся и дальше уж не бежал, а катился вниз до самого выступа, который располагался вровень со входом в пещеру. Я вихрем пронесся по проходу и наконец добрался до жилого грота. На постели, взрывая пальцами песок, корчился Джерри.

Я упал на колени рядом с драконианином.

— Я здесь, Джерри. Что с тобой? Что случилось?

— Дэвидж! — Драконианин закатил невидящие глаза; некоторое время он беззвучно шевелил губами, потом испустил очередной вопль.

— Джерри, вот я! — Я потряс драконианина за плечи. — Это же я, Джерри, Дэвидж!

Джерри повернул ко мне искаженное лицо и с силой, какую придает нестерпимая боль, вцепился в мою руку.

— Дэвидж! Заммис… что-то неладно!

— Что? Чем тебе помочь?

Джерри опять закричал, но тут же безвольно обмяк в полуобмороке. Неимоверным усилием драконианин заставил себя очнуться и притянул мою голову к своим губам.

— Дэвидж, поклянись мне.

— В чем, Джерри? В чем поклясться?

— Заммиса… на Драко. Пусть предстанет перед фамильными архивами. Сделай это для меня.

— Как тебя понять? Ты так говоришь, словно помирать собрался.

— Собрался, Дэвидж. Заммис — двухсотое поколение… очень важно. Выведи мое дитя в жизнь на прямую дорогу, Дэвидж. Поклянись!

Свободной рукой я утер взмокший лоб.

— Ты не умрешь, Джерри. Крепись!

— Полно! Взгляни правде в лицо, Дэвидж! Я умираю! Ты должен обучить Заммиса родословной Джерриба… и книге Талман, гавей?

— Прекрати! — Осязаемой тяжестью на меня навалился панический страх. — Прекрати такие разговоры! Ты ведь не умрешь, Джерри. Давай же, борись за жизнь, кизлодда ты, сукин сын…

Джерри вскрикнул. Дышал он неглубоко, то погружался в забытье, то вновь приходил в сознание.

— Дэвидж.

— Что? — Я вдруг понял, что всхлипываю как маленький.

— Дэвидж, помоги Заммису появиться на свет.

— Что… как то есть? Ты о чем?

Джерри отвернулся к пещерной стенке.

— Подними мне куртку, Дэвидж. Скорее!

Я задрал вверх куртку змеиной кожи; обнажился вздутый живот. Из ярко-красной складочки посреди живота сочилась прозрачная жидкость.

— Что же… что я должен делать?

Джерри учащенно задышал, потом затаил дыхание.

— Раздвинь! Раздвинь пошире, Дэвидж!

— Нет!

— Сделай это! Прошу тебя; иначе Заммис погибнет!

— Какое мне дело до твоего треклятого ребенка, Джерри? Ты лучше скажи, как спасти тебя?

— Раздвинь пошире… — прошептал драконианин. — Позаботься о моем малыше, иркмаан. Пусть Заммис предстанет перед архивами рода Джерриба. Поклянись мне в этом.

— Ох, Джерри…

— Поклянись же!

— Клянусь… — Жгучие слезы градом хлынули у меня по щекам. Джерри, закрыв глаза, ослабил хватку на моей кисти. Окаменев от горя, я опустился на колени возле драконианина. — Нет. Нет, нет, нет, нет.

— Раздвинь! Раздвинь пошире, Дэвидж!

Я нерешительно дотронулся до складки на животе у Джерри. Под моими пальцами пульсировала жизнь, пытаясь вырваться из безвоздушной темницы драконьего чрева. Эту новую жизнь я возненавидел, люто возненавидел треклятое отродье, как никогда ничего прежде не ненавидел. Меж тем пульсация у меня под пальцами слабела, а там и вовсе замерла.

Пусть Заммис предстанет перед архивами рода Джерриба. Поклянись мне в этом…

Клянусь…

Собравшись с духом, я ввел свои большие пальцы в складку и тихонько потянул на себя. Постепенно я наращивал усилие и наконец исступленно рванул. Складка поддалась, при этом забрызгав мне куртку прозрачной жидкостью. Расширив отверстие, я увидел недвижного Заммиса, скорчившегося как бы в ванночке, наполненной жидкостью.

Меня стошнило. Когда блевать стало нечем, я погрузил руки в жидкость и подвел их под младенца-драконианина. Приподнял его, вытер свои губы о верхнюю часть рукава, прижался губами к ротику Заммиса и раскрыл крохотные губенки. Трижды, четырежды вталкивал я воздух в легкие младенца, но вот он закашлялся, а там и закричал. Растительным волокном я перетянул две пуповины, затем перерезал их, отделив Джеррибу Заммиса от плоти бездыханного родителя.

Занеся камень высоко над головой, я с размаху изо всех сил ударил по льду. Во все стороны брызнула ледяная крошка, обнажив темную зелень. Я опять поднял камень и опять с силой опустил, выбив изо льда другой камень. Я подобрал этот второй камень и отнес к наполовину засыпанному трупу дракошки. Дракошка, подумал я. Хорошо. Так и называй его в мыслях — дракошка. Жабья рожа. Гермафродит паршивый. Враг. Как угодно называй, лишь бы заглушить боль утраты.

Оглядев груду камней, я решил, что этого хватит для завершения похорон, и преклонил колени у могилы. Укладывая на пирамиду последние камни, не обращая внимания на мокрый снег, застывающий на змеиной коже моей одежды, я едва сдерживал слезы. Потер руки, чтоб согрелись. Весна не за горами, но слишком долгое пребывание на воздухе по-прежнему опасно. А ведь возиться с могилой драконианина пришлось порядочно. Подняв очередной камень, я уложил его на место. Он придавил кожаное покрывало, и тут я понял, что труп уже окоченел. Торопливо навалил сверху остаток камней и встал.

Ветер едва не сбил меня с ног, я с трудом балансировал на льду возле могилы. Бросив взгляд на бурлящее море, я поплотнее запахнул на себе змеиные шкуры и глянул вниз, на каменную пирамидку. Хоть бы какие-нибудь слова высечь. Нельзя же просто предать прах земле и тут же как ни в чем не бывало сесть за обед. Нужны хоть какие-нибудь слова. Но какие именно? Я не религиозен, не был религиозным и драконианин. Что касается смерти, то его официальная философия относится к ней так же, как и моя неофициально-личная, отрицающая мусульманские услады, языческие валгаллы, христианское царствие небесное. Смерть есть смерть, конец, финал, прахом был и в прах обратишься… Но все равно нужны хоть какие-нибудь слова.

Я сунул руку за пазуху и сомкнул ее на золотом кубике Талмана. Ощутив сквозь варежку острые углы, я с закрытыми глазами мысленно перебрал изречения выдающихся драконианских философов. Однако ничего подходящего к случаю не припомнил.

Талман — книга о жизни. Слово талма означает «жизнь», ею-то и занимается философия дракониан. До смерти у этой философии не доходят руки. Смерть есть непреложный факт, конец жизни. В Талмане не нашлось нужных слов. Порывами налетал леденящий ветер, я зябко ежился. Мои пальцы уже успели онеметь, закоченевшие ноги пронизывала боль. Но все равно нужны слова. Однако на ум приходили только такие, о г которых откроется некий шлюз и меня всего затопит горе, горе осознанной утраты. Но все равно… все равно нужны слова.