Левон Хачатурьянц - Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)

Глава XI СВЯЩЕННАЯ ЖЕРТВА

…Он лежал на груде мягких, но дурно пахнувших пушистых шкур. От прежнего Акопяна осталась, пожалуй, только внешность. Появилась новая личность, почти начисто вытеснившая сознание Сурена. Теперь это был обитатель пещеры, который не обращал внимания на смрад плохо выделанных шкур, на копоть, стелившуюся от костра, на острые запахи гнилого мяса и человеческого пота. Все было привычно, естественно. Тот, другой, уже целую вечность жил в этой высоченной, словно неф католического собора, вечно темной пещере. Ему был известен до мельчайших подробностей этот природный «зал» с парусами гигантских стрельчатых сводов, которые сходятся самой настоящей семилучевой звездой, будто сделанной по проекту архитектора: со стенами, сплошь поблескивающими изморозью маленьких кристаллов. Он сотни раз пробирался бесчисленными коридорами, расползающимися от центрального «зала», ведущими то к солнцу, то в глубь земную, то сжимающимися наподобие крысиной норы, то выводящими в иные просторные помещения, где минеральные натеки за тысячи веков образовали подобия лиан, могучих стволов, фигуры сказочных зверей. Самые смелые охотники племени бывали еще дальше: они рассказывали о подземных озерах, где плещутся белые безглазые рыбы: о том, как, потревоженные светом факела, вихрем срываются мириады летучих мышей… Некоторые, по их рассказам, встречались под землей с самыми невероятными чудищами: но он давно научился отличать правду от выдумки, даже самой затейливой… Он был молод, но в племени его ценили за мудрость, храброе сердце и талант охотника.

Собственно, потому он и выбран в жертву… Один из двух лучших. Второго уже нет. Вчера не стало.

…Охотник лежал на груде шкур, рассматривая чуть видимые в багряных бликах костра изображения на каменной стене. Плоскость высотой в четыре человеческих роста и длиной в сотню шагов почти сплошь покрыта рисунками. Для непривычного глаза это неимоверная путаница линий и цветовых пятен. Для посвященного — летопись племени за много-много снегов. Наверное, еще сосал материнскую грудь прадед нынешнего Старика, когда стену начали разрисовывать, отмечая все выдающиеся события. Вот знаменитая охота, случившаяся до его рождения: целое стадо быков, нарисованных рыжей охрой и мелом, жирно обведенных по контуру углем, мчится прямо в ловушку, обозначенную двумя линиями, сходящимися клином. Проламывая замаскированный настил, животные низвергаются в громадную яму, а вокруг пляшут человечки с кольями, готовые добивать пойманных быков. Есть тут и мамонт, три снега тому назад растоптавший Носача, лучшего врачевателя, знатока магических заговоров и целебных трав. Вон как задрал свои бивни, закрученные чуть ли не в спираль, а под ногой распластанная фигурка… Был бы жив Носач, наверное, не случилось бы нынешней беды. И Друг остался бы в живых. Ну да что горевать попусту! От Праматери, из недр земли, расположенных глубоко под обитаемой пещерой, еще никто не возвращался. Щербатому, уверявшему, что он видел далеко внизу, сквозь колодец в каменных пластах, как сидят вокруг своих костров ушедшие, — Щербатому верить не приходится. На самом деле, никто не знает, что делается т а м… Может быть, раньше знали? Среди рисунков есть изображения странных существ в длинных накидках — они вдвое выше, чем люди, у них большие головы и круглые, как у совы, глаза. Старик утверждает, что это духи преисподней, слуги Праматери, явившиеся к далеким предкам, чтобы возвестить им волю владычицы. Им-то, духам, мы и приносим жертвы. Они вольны дать щедрую охоту или обречь племя на голод, залить землю дождями или иссушить зноем. Они насылают болезни и возвращают здоровье. Неподалеку от большеголовых изображен человек в странной позе. Он как будто летит, раскинув руки. Жертва, священная жертва! — человек прыгает со Столбовой Скалы, — она не нарисована, но это точно известно. Вчера с этой же самой скалы, похожей на костлявый старушечий палец, бросился Друг. Великая жертва, но велико и горе, которое она должна предотвратить! Гибель Друга оказалась бесполезной, духи не смягчили гнев. Значит, скоро его черед…

Странно, но факт. Память — не Сурена, а того, чужого, который почти начисто вытеснил личность Акопяна, — говорит о годах, десятках лет, проведенных в этой пещере. Кажется, отсюда выходили только в лес на охоту… не так давно в поисках добычи он прокружил по зарослям до глухой темноты, и его чуть было не задрала громадная кошка, непохожая ни на одного из известных Акопяну кошачьих хищников. Да еще несколько лет назад выгнало всех вон мощное весеннее наводнение… Впрочем, жилье — его и его семьи, состоявшей из двух-трех женщин и целой кучи неимоверно грязных детей, — находилось совсем не здесь, а в извилистом боковом ответвлении. Место под «летописной» стеной считалось почетным. Здесь могли устраивать свое ложе только самые уважаемые люди племени: сам Старик, его взрослые сыновья. Хромой — художник-летописец… и священные жертвы, если таковые приходилось избирать!

Они с Другом стали священными жертвами недавно, не более половины луны назад. Почести им воздавали… если учесть крайнюю нищету племени, то можно сказать, что царские. Три-четыре раза в день подростки притаскивали жареное мясо и, в полном соответствии с местным этикетом, угощали, тыча самый жирный кусок прямо в рот…

Жертвы следовало приносить потому, что духи наслали на Старика болезнь. Большего несчастья, чем преждевременная смерть Старика, с племенем случиться не могло. Другое дело, если патриарх умирал от старости, выполнив до конца свой долг перед соплеменниками. Тогда уходящий Старик сам объявлял, что не желает долее пребывать на земле… а иногда и просил, чтобы младшие помогли перешагнуть порог царства духов, прервали дыхание… Сейчас было другое. Издревле люди знали: если Старик уйдет до времени, убитый зверем или унесенный болезнью, начнутся страшные беды. Пошатнется мировое равновесие. Племя сгинет от морозов, засухи, бескормицы, от черного мора или стихийных бедствий… В это верили свято. Поэтому вчера прыгнул со скалы Друг. Старику немного полегчало — возможно, он приободрился от самого торжественного ритуала, от потрясения, вызванного гибелью жертвы. Но к утру возбуждение прошло, и глава племени снова хрипит и мечется в жару на шкурах под заунывное пение колдуний, под треск их магических погремушек…

Собственно, какой же это Старик? Хотя он невероятно грязен, космат и изуродован кожными болезнями, все-таки можно понять, что патриарху не более пятидесяти лет. Но… он действительно старейший из мужчин! Здесь редко кто доживает даже до тридцати. Враждебная природа, неукротимые и многообразные недуги жестоко расправляются с людьми. Соплеменники очень рано взрослеют: отцами здесь становятся в девятнадцать лет, матерями в десять. Надо торопиться. Тем более что из пяти новорожденных выживает один…