Александр Усовский - Эра негодяев

Планируемое русскими к ввозу в Венгрию оружие, хотя и компактно, все же нуждается в определенных мерах маскировки. Мы считаем, что оно будет ввезено в вашу страну именно в большегрузном автомобиле, с соответствующей легендой, и рекомендуем вам незамедлительно установить предоставляемый нами сканер на пункте пропуска. Я должна сообщить руководству о вашем согласии немедленно по его получению. Сканер — это смонтированный на шасси грузовика 'унимог' контейнер — мы готовы доставить военно-транспортным самолетом в аэропорт Дебрецена или Ньиредьхазы, по вашему указанию.

Молнар все это время добросовестно переводил, и, лишь закончив дублирование для своего шефа — изумленно повернулся к немке:

— Юля, это серьезно?

— Куда уж серьезней! Грузы из России вы откуда получаете?

— Через Захонь.

— Вот и отлично, пусть ваш шеф подпишет письменное согласие на размещение сканера, и завтра к вечеру он будет уже здесь. Согласуйте с таможней, и как можно быстрее ставьте его на дежурство. Вместе со сканером приедут трое наших специалистов, если надо — они быстро поднатаскают пару-тройку ваших бездельников. Ни одна машина не должна пройти непросвеченной! Особый контроль — тем, которые везут всякие-разные трубы, в общем, все, что может быть похоже на ручную ракетную установку. Вы себе ее представляете?

— Насколько я понимаю, это нечто вроде 'Стингера'?

— Да; мы, правда, не знаем марки тех ракет, что приедут из России, но внешне они похожи на американские. Предназначение-то схожее…

В это время главный советник Ковач вышел, наконец, из ступора и быстро-быстро что-то заговорил по-венгерски. Молнар, повернувшись вполоборота — чтобы не обидеть обоих своих собеседников — перевел своей спутнице:

— Шеф спрашивает, в каком виде нужно наше согласие. А также насколько велика опасность.

— Пусть велит напечатать это согласие в произвольной форме, подпишет, поставит печать, и отправит факсом в Берлин. Номер телефакса я ему дам. А опасность… Я не уполномочена определять степень этой опасности, но думаю, что достаточно высокая. В конце концов, Венгрия жаждет оказаться полезной НАТО? Иначе зачем вы так страстно рвались в состав альянса? Ну, вот у вас и появился шанс проявить рвение… Переводите!

Молнару показалось, или на самом деле в голосе фрау Шуман проскользнули нотки брезгливости? Странно…

Шеф, что-то пробормотав в сторону фрау Шуман, вылез из-за стола и легкой рысью двинулся к двери — по всей видимости, заниматься проблемой согласования этого вопроса. Молнара это только обрадовало — между ним и главным инспектором Ковачем тлели давние и глубокие разногласия.

Он обернулся к своей спутнице:

— Юля, если согласие будет получено — а я не сомневаюсь, что оно будет получено — то под каким соусом мы заставим въезжающие фуры проходить сканирование?

— Боже, Ференц, вы удивляете меня своей наивностью! Ни в коем случае нельзя говорить об этом водителям и экспедиторам! Это должно происходить тайно! Сколько примерно российских грузовиков проходит в сутки через Захонь?

— Когда как. До августа прошлого года — по пятьдесят машин, сейчас — машин двадцать-тридцать, не больше. Сейчас довольно много идет украинских, белорусских, даже, бывает, казахстанских грузовиков. Но, правда, более чем изрядно транзитных машин. Увы, объемы нашего экспорта уже не те! Русский дефолт обрушил наш рынок консервации…

— Значит, еще лучше. Тридцать машин в сутки проверить — пара пустяков. Сканер может работать в десяти метрах от исследуемого объекта. Вот и запланируйте такое размещение нашей машины, чтобы никто из въезжающих русских ничего не заподозрил.

— Юля, можно задать вам вопрос вне служебной плоскости? Вы лично одобряете грядущую агрессию против сербов?

Фрау Шуман едва заметно вздрогнула, но, быстро взяв себя в руки, сухо произнесла:

— Господин Молнар, я работаю на правительство Федеративной Республики. Если канцлер посчитал нужным участвовать в умиротворении Косова, в защите подвергающихся геноциду албанцев — я обязана выполнять свою работу.

— Юля, но ведь и вы, и я имеем доступ к реальной информации. И вы, и я знаем, что никакого геноцида, на самом деле, нет. Что все это хорошо срежиссированная кампания, целью которой является прекращение де-факто независимости Югославии. И что ложь, помноженная на миллион, все равно остается ложью.

Немка метнула в сторону старшего советника уничтожающий взгляд, но затем, взяв себя в руки, произнесла как можно более равнодушным тоном:

— Господин старший советник, мне нет дела до политической подоплёки всех этих событий. Моё руководство требует от меня безукоризненного выполнения моих служебных обязанностей — я, между прочим, как и вы, за это жалованье получаю. Раз уж нам с вами пришлось работать в этой сфере человеческой деятельности — весьма, признаюсь, далёкой от понятия чести и благородства — так давайте не строить из себя девушек из института благородных девиц. В конце концов, как гласит русская поговорка, с волками жить — по-волчьи выть.

Фрау Шуман замолчала, а затем, взглянув в глаза своему собеседнику, тихо добавила:

— Ференц, когда-то давно, тысячу лет назад, я готова была отдать все, что у меня тогда было, за то, чтобы один молодой человек сказал мне всего одно слово, которое я хотела услышать от него больше всего в жизни. Он мне его не сказал. После этого я спрятала свое сердце в самый глухой ящик самого дальнего шкафа, и надеюсь уберечь его там от мерзостей этого мира на как можно больший срок. Мне жаль сербов — но я не вижу для них выхода, кроме одного — смириться и идти под ярмо; наше или американское — это уж как получиться. Их все равно сломают — и они сами в этом виноваты. То, что русские пытаются им помочь — дело русских. Наше дело — предотвратить факт ввоза на вашу — а потом и на нашу — территории опасного оружия. За это нам и платят. А эмоции… иногда это слишком больно, дружище Ференц…

— Игорь, ты ни хера не понимаешь. Ну и что, что не будет возврата НДС? Да на хрен он вообще нужен? Чё ты в него упёрся?

— Блин, Саня, да ты чё, издеваешься? Двадцать процентов! Если мы официально вывезем эти твои пианины, то потом вернём пару косарей точно. Они тебе лишние? Мне — нет.

— Игорь, да мы же на курсе эти двадцать процентов дважды отобьём! Ну, вот смотри. На белорусские деньги по реальному курсу этот ящик — бэ-двадцать четыре — стоит двести десять долларов. Глянь прайс завода на валютную цену!

— Ну, глянул.

— Ну и что ты там увидел?

— Триста пятьдесят бачей.

— О! Если мы покупаем эту музыку за белорусские, а затем вдуваем за валюту, но проводим ее не как возврат валютной выручки — это, ясное дело, в убыток — а как бартерный контракт, то есть берем на эти баксы тот же сок или горошек — то прибыль у нас сто процентов!