Михаил Немченко - Только человек

Фрог развел руками:

— К сожалению, ничем не могу помочь…

— Не торопитесь сожалеть, директор!.. — Голос Курта дрожал от сдавленной ярости, как крышка над котлом высокого давления. — Вам все-таки придется поделиться своими миллионами с бедными контрабандистами. По крайней мере, один из них получит свою долю по контракту, чего бы ни стоило!..

— Слушайте, уважаемый, — один из дюжих молодцов в штатском повернулся к Курту, — давайте-ка немного потише… А насчет миллионов — вы, между прочим, не по тому адресу. Насколько мне известно, ваш бывший директор после банкротства честно добывает свой хлеб на посту коммивояжера фирмы «Ультразвуковые зубочистки». Так ведь, кажется?

Потупившись, Фрог кивнул головой. Зеленые глаза Курта сверкнули диким блеском.

— Так получай!.. — выкрикнул он, выхватывая пистолет. — Получайте все, будьте вы прокляты!..

Правая рука Горна метнулась в карман, но острая боль в плече перехватила ее на полдороге. Сзади громко вскрикнул Фрог. Бросились врассыпную обступившие корабль зрители. И тут же выстрелы смолкли. Молодцы в штатском не успели даже пустить в ход оружие: последнюю пулю Курт послал себе в лоб.

Двое из зрителей остались лежать недвижимо. Отделавшийся легкой царапиной Фрог вслух благодарил всевышнего. Лефро был невредим. Он быстро перевязал рану товарищу.

— Ну вот и не нужна оказалась твоя книга… — проговорил Горн.

Лефро покачал головой.

— Нет, старик, думаю, что как раз — нужна! Ну так как, идешь в соавторы?

Двери

«Он прожил 147+12 лет».

Порывистый ледяной вечер бил прямо в лицо, но старик словно не чувствовал холода. Высокий и прямой, он неподвижно стоял на краю берегового обрыва, глядя на уходящие к горизонту бесконечные нагромождения льдов. У него оставалось еще десять минут. И этот леденящий ветер был для него прощальным прикосновением жизни Широкого мира, который навсегда останется позади, когда за ним в последний раз закроются тяжелые двери Дома Продолжателей.

В последний раз… Как незаметно он промелькнул, этот, казавшийся вначале таким томительным, «месяц сосредоточения»! Месяц одиноких прогулок по пустынному заснеженному берегу, долгих раздумий в ничем не нарушаемой тишине комнаты, где он жил, почти не видя людей. Стена тишины… Даже врач, осматривавший его каждый вечер, за все время произнес лишь несколько слов. А хранители, которых он изредка встречал в гулком безлюдном вестибюле, казалось, вообще не замечали его присутствия.

Нет, старик не обижался на них. Он знал: так нужно. Человек, готовящийся предстать перед Продолжателем, должен отрешиться от всего постороннего. Только тогда оснащенная тончайшими нейронными анализаторами машина сможет «прочесть» и впитать в свой криогенный мозг все содержимое его разума, все самые сокровенные замыслы. Впитать, чтобы стать его посмертным мыслящим двойником, вместилищем его духовного «я», вырванного в последнюю минуту из угасающего тела… Да, ради этого стоило прожить последний месяц в одиночестве. Непонятно было только одно: почему именно здесь?

Старик уже не раз задавал себе этот вопрос, И не находил ответа. Уединенность? Да, конечно, он знал, что сверхчутким приборам, скрытым там, за толстыми стенами, противопоказано даже отдаленное соседство повседневной человеческой техники. Ни один корабль, ни один летательный аппарат не имеет права приблизиться к острову без специального разрешения. Сто километров таков радиус запретной зоны… Но разве мало уединенных клочков суши в других морях Земли? Почему нельзя было построить Дом Продолжателей где-нибудь в Океании, на одном из затерянных островков, глядящихся своими пальмами в тихие воды лагун? Ему так хотелось бы сейчас посидеть на теплом песке, в последний раз слушая шум набегающих волн… Что же заставило строителей выбрать тогда, полстолетия назад, именно этот кусок скалистой тверди, в сердце Арктики, еще остававшемся во власти льдов? И почему все, что связано с этим местом, с самого начала окружено какой-то непонятной атмосферой тайны?

Старик бросил последний взгляд на закованный в белый панцирь океан, и повернул к Дому. И снова, как каждый раз все эти дни, невольно замедлил шаг, захваченный властной величественностью гигантского здания. Суровый и грубоватый в своей простоте усеченный конус, словно вырубленный из одного монолита черного Лабрадора, горной вершиной возвышался над островом. Было что-то дерзкое в этой одинокой черной громаде, взметнувшейся к холодному небу среди ослепительной белизны льдов, — дерзкое, как сами пульсирующие в ней волны живых человеческих мыслей, бросивших вызов смерти и времени.

«Но эта сумрачность, эта чернота стен… — подумал старик. — Зачем? Можно подумать, что они сознательно стремились, чтобы идущие сюда острее ощутили холод надвигающегося…» Он на секунду остановился, не в силах побороть щемящей тяжести в сердце. Жизнь… Она вдруг встала перед ним во всем своем сказочном великолепии — радостная, счастливая жизнь, шумящая в далеких зеленых просторах Светлые корпуса института на берегу лесного озера, ветви берез, заглядывающие в окна лабораторий, милые, родные лица друзей и учеников…

Усилием воли старик отогнал нахлынувшие видения. Подойдя к Дому, он полной грудью вдохнул холодный воздух и, не оглядываясь, открыл массивную окованную медью дверь. Молчаливый хранитель уже ждал его в вестибюле.

Движущийся пол неторопливо нес их по широкому пустынному коридору, мягкой чуть заметной спиралью поднимающемуся вверх. Мертвая тишина стояла вокруг. Словно во всем огромном здании не было никого, кроме них двоих.

«О чем он сейчас думает? — опрашивал себя старик, глядя на спокойное, какое-то отрешенное лицо своего молодого провожатого. — Конечно, ему нельзя со мной говорить… Но старается ли этот юноша понять состояние человека, которого ведет в последний путь к Продолжателю? Впрочем, как бы он ни старался, ему трудно представить себя на моем месте. Ведь сам он, вероятно, чувствует себя практически бессмертным. Он знает: там, далеко впереди, за предельным рубежом лет, которые теперь стали называть «первым сроком», его ждет «второе бытие». Еще одна непочатая жизнь».

Второе бытие… Старик подумал о том, как удивительно преобразило оно всю психику людей, это великое открытие нейрофизиологов, научившихся «реставрировать» мозг. Давно ли казалось, что, избавив человека от болезней, раздвинув границы его жизни почти до полутора столетий, медицина исчерпала свои возможности, что она навсегда остановилась перед последней непреодолимой стеной, имя которой «естественная смерть». Самые чудодейственные методы омоложения организма становились бесполезными, когда начиналось необратимое старческое перерождение коры больших полушарий мозга… И вот оно перестало быть необратимым!