Борис Пшеничный - Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)

Людской род — Homo sapiens — человек разумный, но людской род и безрассуден. Люди безумно-умные, и не сочтите это за каламбур или парадокс. Такова реальность.

Пора подводить черту. Штрихами я попытался обрисовать, каким вижу себя и какими представляетесь мне вы, люди. Свою странную, возможно, речь заканчиваю вопросом: как быть, что делать? Ответа не жду, и вы вряд ли его знаете. Да и не хочу перекладывать на вас всю ответственность. Ведь ответ и ответственность — понятия родственные. Спрашиваю потому, чтобы вы поняли, что сейчас со мной происходит…

Выпустив их, сомкнулись бронированные створки ворот. В лицо ударил горячий воздух жаркого августовского дня, неистово палило солнце. Но им было зябко, и они не спешили покинуть короткую полуденную тень Башни.

— Не помню Его таким. Как в лихорадке…

— Он прощался с нами.

Сьюзен смерила Марио взглядом, который мог означать только одно: не каркай!

Он не собирался идти на встречу с той женщиной. Пропала охота. Кажется, она приехала в Нью-Беверли где-то после четырех. Узнал он об этом случайно. Был в административном корпусе, где велось следствие. Показания давали и Жан, и Сьюзен. Его тоже расспрашивали (или допрашивали?). Приезжий чиновник, возможно, следователь, задал для порядка несколько вопросов, поинтересовался напоследок, нет ли у него желания что-нибудь дополнить или заявить, он сказал нет, и его отпустили. В приемной сидели еще двое, ждали очереди к чиновнику, и от них он услышал: приехала Мама. Кто такая «Мама», догадался, здесь всех как-то называли, и он уже немного привык к местному жаргону.

После всего, что произошло, не оставалось места ни для желаний, ни, тем более, для любопытства. Было даже странно, что кто-то еще приезжает и кто-то проявляет к этому интерес, говорит об этом.

Но его позвали.

Позвонили из того же административного здания и очень любезно спросили, не может ли он сейчас подойти, с ним желает поговорить Силинда Энгл. Он сказал, что придет, и потом лишь осознал: так это же та Силинда Энгл! Или он ослышался? Сегодня все могло быть. Он мог случайно вспомнить имя и увязать с телефонным разговором, а назвали ему кого-то другого.

Никаких галлюцинаций. Это была она. В другом платье — серая шерсть, рукава длинные, с манжетами, другая, более строгая прическа и даже иное выражение лица, но это была она высокая, статная, в расцвете зрелой красоты.

— Вот и он, — сказал стоящий рядом с ней Полковник.

— Представлять нас не надо, — сказала она. Даже внимательное ухо не уловило бы, почему не надо: уже знакомы или познакомимся сами, без представления.

Полковник вышел. Они остались вдвоем.

— Удивлены? — Все та же полуирония в голосе. Марио не ответил.

— Печальное событие. — Она переменила тон. — Большая потеря для Беверли, для всех нас. Представляю, как тяжело сейчас Ему. Он стал таким ранимым.

— Вы же хотели сделать Ему больно.

— Сделать? Нет, дорогой Марио, только просили вас передать. Но вы, кстати, даже не выполнили нашей просьбы. Были в Башне и промолчали.

— Кто вам сказал? Вы не можете этого знать?

Похоже, что запальчивость Марио позабавила Силинду. В другое время она посмеялась бы от души, но сейчас это выглядело бы неприлично, она ограничилась легкой улыбкой и тут же стерла ее.

— Когда мне сообщили о Докторе — не поверила. Редкостный был человек: обаятельный, милый, деликатный. Он казался таким спокойным, уравновешенным — и вдруг… решиться на такой шаг… В голове не укладывается, что это он сам…

Перехватив ее многозначительный взгляд, Марио понял, куда она клонит.

— Хотите сказать…

— А вам не кажется? Ведь не исключено, что кто-то.

— Ведется следствие, разберутся.

— Да, безусловно. Пригласят лучших криминалистов, чтобы не осталось никаких сомнений. Сейчас только предварительное следствие, и пока ничего определенного… Впрочем, какая-то зацепка есть: следователь заинтересовался зажигалкой.

Силинда повела пальцами, как тогда, в ресторане, словно хотела прикурить и ждала, кто поможет. У Марио появилось острое желание влепить ей пощечину.

— Договаривайте, — сказал он.

— Боюсь, очень скоро узнают, что она от вас.

— Ну и что?

— Следователи очень дотошны, это такой въедливый народ. Начнут предполагать, строить версии. Будут искать мотивы, подозревать тех, кто желал бы Доктору зла. Зажигалка приведет к вам.

— Между мной и Хагеном ничего не было.

— Так ли? Ведь он кое в чем вас подозревал, интересовался состоянием вашего здоровья, и вам это очень не нравилось. Или я ошибаюсь?

Ее серое платье стало отливать рыжим. Марио отвел глаза. Он старался не смотреть в ее сторону, чтобы не пришли видения.

— Они не остановятся на этом, — продолжала Силинда, и голос ее стал напряженным, словно она сама испугалась того, что сейчас скажет. — Они дознаются, что Марио Герреро неизлечимо болен, что в состоянии невменяемости он способен на все. Такое о ним уже было, и он…

Она вдруг осеклась. Есть вещи, которые не следует называть своими именами, достаточно намека. Марио, боясь встретить рыжий оскал, поднял на ее глаза. Но нет, кажется, пронесло. Лицо ее было бледно.

— Если я такой… — Он осторожно подбирал слова. — Если я такой, вы не боитесь меня?

Что-то, должно быть, с ней произошло. Она вся вдруг обмякла, пожухла, как пышный бутон на морозе.

— Я не очень верю, — сказала она тихо. — Это Он так считает.

О самом важном люди почему-то всегда говорят тихо. Большие тайны сообщаются шепотом. Наверно, чтобы не расплескать переполненную чашу слов. И если Марио уловил то, что она сказала, то только потому, что сказано это было тихо.

— Вы кто? — Он тоже перешел на шепот. — Откуда вы все знаете? Объясните, в какую игру вы играете? — Марио вплотную приблизился к ней, увидел расширенные зрачки глаз. — Женщина, зачавшая Большой Мозг. Патронесса Нью-Беверли. Одна из тех, которые есть и которых нет. Вы ведьма, оборотень, шептал он. — Сколько еще масок у вас, Силинда Энгл?… Она не испугалась, не отодвинулась.

— Эти маски не я придумала. Мне их надели. А вы? Вы тоже в маске, и вам еще наденут. Вы предстанете убийцей, Марио Герреро.

— Он так считает, — повторила она. — Я только что оттуда, из Башни.

— Лжете?! К нему никто не может попасть.

— Кроме меня. Он от моей плоти, и Он это знает. Вот! Она отвернула манжет рукава, на запястье — золотые часы. Какое, оказывается, оно рыжее — золото!

— Но сами вы не верите? И тогда не верили, когда писали донос?

— Да поймите же — все Он, Он! И письмо, и зажигалка, и ресторан — все делалось по его сценарию. Мы только выполнили его волю. Даже сейчас, этот разговор… Он велел встретиться с вами и сказать, что вы, возможно, убийца Хагена. Не спрашивайте, не знаю, зачем это надо, но так захотел Он.