Юрий Петухов - Вторжение из ада

– На Землю, куда же еще, – глухо прозвучало в ответ.

– Врешь! На Земле ты не сможешь взять Кристалл!

На Земле ты-нематериален! Ты самый настоящий бес, ты снова путаешь меня, ты снова обводишь меня вокруг пальца! – Иван был взбешен, этот колдун заманил его в Пристанище и будет морочить до тех пор, пока не получит своего и не погубит его, Ивана. – Вот видишь, я кладу кристалл туда, откуда взял его! – Иван положил прозрачный, тусклый, блеклый ограненный камешек в траву. Встал. И сказал совсем тихо, но твердо. – А теперь веди меня к ней. К ней и моему сыну. Кристалл я заберу на обратном пути, когда ты выполнишь свое обещание.

Авварон долго молчал. Было слышно, как он сопит и причмокивает, как вздыхает тяжко, с присвистом. Потом будто из могилы прозвучало:

– Будь по-твоему!

Ивана опрокинуло наземь, перевернуло и понесло прямо в колючие, живые заросли. Острые шипы вонзились в него. Но боль тут же утихла. И он начал задыхаться. Нечто липкое и плотное обволокло его, стало засасывать. Фильтр! Снова система фильтров. Они высасывают его из черного пузыря через фильтры – значит, они властны над ним. Да, здесь в Пристанище, они могут сотворить с ним что угодно – убить, воплотить в какую-нибудь гадину, погубить, истерзать и замучить, они могут все! А он ничего.

Полыхнуло синими сполохами хрустального льда, прожгло неземным космическим холодом. Проплыла перед глазами рыбина – клыкастая, плавникастая гиргейская тварь, облизнулась толстым пористым языком, прожгла кровавым взглядом. Но не испугала. Теперь Иван все знал про них, или почти все… наблюдатели проклятые! нейтральная сторона! кладезь информации!

Только из этой кладези черпают все кому не лень. И везде они поспевают, всюду щупальца свои суют. Ну и дьявол с ними. Иди, и да будь благословен! Иного ему и не дано.

Иван воспрял. Он вновь обретал зрение.

Лес. Ночь. Тьма. Мертвенный проблеск ущербной луны. Уханье филинов и выстужающий кровь вой. Все уже было… Глаза медленно привыкали к мраку. Вот она, избушка – та самая избушка. Вот дверца косая, кривобокая, вот и цепь… на ней сидел оборотень. Почерневшие от древности доски, провалы окон еще более темные, чем ночь. Чудесная и страшная избушка. Он отошел на несколько шагов назад, и в глубине замшелого оконца высветилась мерцающая свеча. Внутри кто-то был. Если Авварон, Иван поклялся убить его сразу, на месте – второй цепи злых и выматывающих мороков он не выдержит. А времени мало, совсем мало – он обещал вернуться через час. Минут десять уже прошло, можно и не сверяться, не меньше. Иван снова приблизился к двери…

свет свечи померк. Он шагнул внутрь и как в прошлый раз ударился о низкую притолоку, и снова из сеней пахнуло прелой соломой и духотой. Он опять уткнулся лицом в душистый пук травы, подвешенный невесть кем, плеснул водой из кадки – рука сама залезла в нее, задел плечом деревянное растрескавшееся корыто, которое он сбил в прошлый раз. Теперь оно не упало, но глухим похоронным гулом загудело, будто колокол из подземелья.

Дверь в горенку заскрипела, выгнулась и поддалась.

Иван шагнул внутрь. И понял, что не ошибся – та самая избушка, в которую можно войти из одного мира, а выйти в другой. Избушка-шлюз, избушка с тысячами дверей в тысячи измерений. Крохотная горенка, низкий черный потолок, полусгнившие полки с рухлядью, два косоногих, но кондовых табурета, дубовый растресканный стол, выскобленный до блеска, но почерневший от времени, сено на полу, еловые шишки. Свеча вспыхнула будто во мраке, хотя в избушке было скорее сумеречно, чем темно. И все же свеча высветила то, чего не было видно сразу: котенка, свернувшегося калачиком на столе, резное веретено, клубок стекловолокнистой бечевы, щербатый деревянный гребень… Язычок свечи дрогнул будто под наплывом сквозняка, и высветлил ее, сидящую на табурете, седую, высохшую, но прямую как лесное деревце.

Иван вздрогнул, сгорбился.

– Здравствуй, Алена, – прошептал он.

– Здравствуй, Иван.

Он не узнал голоса, старость уносит из звуков жизнь, оттенки и переливы. Она говорила тускло и безразлично, будто не спала много суток, а теперь неудержимо погружалась в сон, полуотсутствовала.

– Вот я и пришел, – Иван виновато развел руками.

Он не знал, что говорить.

– Я вижу. Я так долго ждала, что устала ждать… ты напрасно пришел. Не надо было тебе возвращаться.

Иван вглядывался в ее лицо, впивался глазами в каждую черточку – да, это она, Алена, Аленка, Аленушка.

Авварон не обманул. Они ее разбудили до срока, они раскодировали биоячейку! Убийцы! Нелюди!

– Уже прошла вечность после того, как я проснулась во второй раз. Я проснулась молодой, а потом состарилась. А ты остался таким же, ты даже стал еще моложе…

нет, этого не может быть.

– Может, Алена. Я стал моложе, потому что был Откат. На Земле и в Пристанище время течет по-разному.

Как они раскодировали ячейку?!

Старуха усмехнулась горько, еле заметно, а может быть, это лишь пламя свечи мигнуло, колыхнулось тенью по ее иссушенному годами лицу. Иван отвел глаза, он не мог смотреть на Алену, не мог.

– Какая разница. Это случилось – вот и все. А ты не успел, ты не пришел. Но я не виню тебя, мы были не пара: я из тридцать первого века, ты из двадцать пятого, ты с Земли, живой, настоящий, я-из анабиокамеры, воскресшая из мертвых, с полувытравленной памятью, полуживая, не женщина, а заложница Пристанища, биомасса, разумная материя для цепи воплощений в оборотнях и зургах блуждающего мира. Нас были сотни, тысячи… а осталась я одна, я пережила всех, и меня больше ие хотят приносить в жертву, я им не нужна, я сижу и пряду себе на саван, смертный светящийся саван, а лет через сорок, когда я умру, то, что останется от меня, воссоединится с этой фурией, с тем призрачным оборотнем, что преследовал тебя. И ты забудешь меня прежнюю, любимую и желанную, но будешь помнить меня ночным чудовищем, безумной и проклинающей ведьмой, да, так и будет, хотя я ни словом не хочу упрекнуть тебя." ведь я уже почти отмучилась, а тебе только предстоит пройти сквозь вековые мучения, через боль и страдания… ведь ты такой молодой, ведь ты будешь жить долго, очень долго, и ты всегда, каждый день, будешь вспоминать меня – но являться тебе буду не я, а она, злой дух Пристанища – так решили нелюди. И так будет!

Иван опустился перед ней на колени, склонил голову.

– Хочешь, я останусь с тобой до конца, в этой избушке, – проговорил он еле слышно, сдерживая слезы, – и пусть судьба решит, кому из нас раньше уйти из жизни.

В эти минуты он был готов забыть про все, бросить всех, пусть горят синим пламенем и Земля, и человечество, и все сорок пять миллиардов земных душ, пусть подавится своим Кристаллом подлый Авварон, пусть Вселенная расколется как орех надвое и пропадом пропадет, пусть ее поглотит геена огненная, и пусть восторжествует Черное Благо, коего ждут сотни миллионов беснующихся в подземельях землян, пусть оборотни, призраки, вурдалаки, безумные порождения ада и выродков человеческих, порождения, скитавшиеся сорок миллионов лет в иных пространствах, обретут власть над истребляемыми, заблудшими и пребывающими в неге, пусть так будет, пусть в стонах, судорогах и вое жутко погибнет все живое, пусть… а он останется здесь, в маленькой, тихой, древней избушке, рядом с нею. Он принесет себе сена, бросит в угол и будет спать на нем. Он выкинет к чертовой матери лучемет, утопит его в поганом болоте, что неподалеку от избушки, он будет собирать грибы, сушить их, он будет питаться травами и корой, и никто не посмеет вытащить его отсюда. Пусть так и будет.