Кир Булычев - Чума на ваше поле!

— Какой там опиум! — сказал Виктор Степанович. — Конечно же, героин почти исчез. Конечно же, цены подскочили…

— Но молодежь не может купить так дорого, — сказала Лена. — Значит, сокращается…

— Что сокращается? — спросил Виктор Степанович.

— Потребление.

— Может быть, я не специалист, — сказал Виктор Степанович. — Но свято место не бывает пусто. Завтра им подсунут другие наркотики.

— Но не опиум! — закричала Лена.

— Ну, не опиум, — согласился Виктор Степанович, который не понял, почему так взорвалась его собеседница.

Он уехал с вечерним поездом, долго топтался в передней и сказал, глядя печальными карими глазами на Лену:

— Если бы вы позволили, я бы вас навестил снова… или, может, вы приедете в Москву? У меня есть знакомый режиссер, я могу достать билеты в Дом кино.

— Спасибо, — сказала Лена.

Всю зиму ученые то открывали противоядие против вируса, то сдавались. Лена позвонила Виктору Степановичу, тот обрадовался, думал, что Лена хочет встретиться, а она сказала, что вирус называется поппифаг и Николай оставил записи в сейфе института.

Виктор Степанович вздохнул и ответил, что все это было известно органам еще до ее возвращения. Но вирус уже настолько мутировал, что даже если бы нашли против него вакцину, она бы не помогла спасти рисовые посевы. Тем более что болезнь перекинулась на Китай. Вы понимаете, чем это грозит?

Лена сказала, что понимает, но в самом деле, хоть и должна была связать свой рейд с мировой катастрофой, этого не делала. Иначе получалось бы, что права не ее ненависть, а Тигриный глаз. Аскольд, оборотень Иван Тимофеевич. А так нельзя…

Весной официально было объявлено, что болезнь распространяется на пшеницу. Страны закрывали границы и объявляли карантин. Первый белковый завод в Москве открылся на базе Останкинского комбината, но работал он на нефти — надо же было кормить скот. Хотя скоту недоставало пищи, и коров резали.

У Лены еще оставались доллары. Она поставила камень — общий — на могиле Николая и Бори, хотя свекровь возражала и требовала отдельные памятники.

Зарплата была маленькая, но если ничего не нужно, то и на зарплату проживешь.

Лена собрала все оставшиеся деньги — долларов триста — и пошла к Клаве. Ей сказали в школе, что Клавка живет плохо.

Клавка, увидев Лену, принялась реветь. Она легко ревела. Ее супруг разорился и от мести подельщиков свалил в Штаты. Обещал ее вызвать к себе

— и с концами! Ты понимаешь, он меня бросил и теперь трахает фотомодель! Он всегда мечтал о фотомодели.

— Кому он там нужен, — неосторожно сказала Лена.

— Мне-то был нужен, — обиделась Клава. И тут же забыла о бедах, стала спрашивать — что там, в Таиланде, что можно купить? Она собиралась заняться челночным бизнесом, даже нашла себе спутника, но тут начались эти перевороты и беды с пропитанием — даже в Турции! Вот и приходится влачить.

Лена вынула триста долларов и дала их Клавке.

Когда Клавка отревелась, она стала звать Лену в челноки. Ведь людям всегда надо одеваться, даже если вместо хлебушка ты жрешь белковые котлеты.

Лена отказалась, но показала ей звездный сапфир.

Клавка, как сама сказала, отпала.

— Я все продам, — сообщила она, — даже квартиру. Ты его на мои деньги купила?

Если сказать, что так, Клавка умрет, но отнимет.

— Нет, — сказала Лена правду, — мне подарил поклонник.

— У тебя? Был? Такой? Поклонник?

Если бы Клавка посмела, она бы продолжила монолог и рассказала бы Лене, что у той не фигура, а стиральная доска. Но не посмела, а стала просить камешек на время. Лена его, конечно, не оставила. Она любовалась им. Он напоминал Наронга, золото Меконга и звон цикад.