Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
— Не бог весть какой источник энергии, но лучше, чем ничего. Ветра здесь предостаточно. В крайнем случае, поищем еще ветряки. Они должны быть чуть ли не в каждом колхозе, — говорил Алексей.
— Когда поедете, не забудьте набрать побольше досок. Нам надо ремонтировать коровник, — заметил Борис Иванович, — кроме того, в стаде ожидается приплод, и зима на носу.
— Эх! Раздобыть где-нибудь кабанчика! — в какой раз мечтательно произнес наш завхоз.
Он категорически запретил резать свиней, все еще надеясь добыть производителя. С мясом у нас, действительно, было туго. Консервы давно кончились. Стадо наше было не настолько большим, чтобы мы могли позволить себе роскошь забивать скот. Основными источниками белка были рыба и молоко. Зимой, естественно, их было мало. Мы ощущали белковое голодание. Преотвратное, скажу вам состояние. Пища начинала внушать отвращение. В ногах появлялась противная слабость. Зимой молока хватало только кормящим и беременным женщинам. Мужчины питались, в основном, картошкой, которой было в изобилии. Запасы подсолнечного масла начинали портиться и к белковому голоданию грозило прибавиться еще и жировое с сопровождающим его авитаминозом. Пока спасали большие запасы витаминов. Дичь мы старались не трогать, прекрасно понимая, что ее надо сохранить. Придет время и популяция собак уменьшится. Тогда из нашего очага дичь начнет распространяться дальше.
— Года через три мы уже сможем забивать скот, — обещал Борис Иванович.
Больше всех без мяса страдал Паскевич.
— Я знаю, почему у нас родятся только девочки! — заявил как-то он на совещании «у камина». — Мы мало едим мяса! Энергии не хватает.
— Где я возьму сейчас мясо? — почему-то обиделся Борис Иванович.
Вообще, все наши хозяйственные неудачи он воспринимал крайне болезненно. Вставал он раньше всех и позже всех ложился. Я ни разу не видел его отдыхающим.
— Может быть… — начала было Светка, и замолкла, не решаясь продолжать.
С тех пор, как комиссия вынесла свое решение и тем самым узаконила ее семейное положение, Светлана сильно изменилась. Она как-то остепенилась, стала скромнее и ее голос уже не так часто раздавался на наших совещаниях. Я знал, что она отдает свою порцию рыбы Васе. Глядя на нее, остальные жены стали делать то же. Если не считать Бориса Ивановича, то в моногамном состоянии остались только мы вдвоем с Алексеем, хотя в «невестах» и соответствующих предложениях не было недостатка, Алексей был однолюб, а я… я просто не хотел огорчать свою жену, которая ждала ребенка, да и не мог еще побороть своего предубеждения. В связи с этим мы с Алексеем оказались без лишних порций рыбы.
— От каждого — по способности, каждому — по труду, — назидательно заметил по этому поводу Паскевич, который получал в день три порции.
— Так что ты хотела предложить? — подозрительно спросил Светку Паскевич.
— Я хотела… может быть нам попробовать, — она сделала паузу и, наконец, выпалила: — использовать для этого мясо собак!
— Что? — возмущенный рев Паскевича потонул в общих возгласах негодования.
— А что? — окрысилась Светка. — Ведь едят же их эскимосы и даже корейцы!
— Вот и ешь со своими корейцами, а я не эскимос! — немного успокоившись, сердито проворчал Сашка.
— И не только эскимосы. Вы почитайте Джека Лондона. Там и европейцы съедали своих собак на Аляске, когда начинался голод!
— Может быть, там другие собаки? Хотя, что я говорю! — Сашка уже успокоился.
Он помолчал, а затем, как бы разговаривая сам с собой, продолжил:
— Хотя, если мясо хорошо вымочить в уксусе… то можно попробовать.
— Ты это серьезно? — спросил я.
— А что? Мясо есть мясо. А при такой собачьей жизни и собачье мясо сгодится!
— У нас нет уксуса! — приняв все всерьез, сообщил Борис Иванович.
— Что, совсем нет? — поинтересовался Паскевич.
— Бутылок десять наберется. Но это даже на одну собаку не хватит!
— Ничего! — подсказал Алексей. — Будем коптить!
Мы все так и покатились со смеху.
— Мы все пленники предрассудков! — заговорил Паскевич, когда смех умолк. — Возьмите, например, евреев и арабов. Они не едят свинины.
— Теперь едят, да еще как! Я хотел сказать, ели, когда были живы, — поправился Николай.
— Неважно! Свинины они не ели, но зато ели собак!
— Это не евреи, а финикийцы, — уточнил я.
— Какая разница! Финикийцы — это те же евреи, но в древности.
Саша любил приводить исторические примеры, но постоянно путал Юлия Цезаря с Александром Македонским, а Карла Великого с Карлом XII. Пипина Короткого он почему-то считал Римским папой, а Робеспьера — итальянским художником. Причем, переубедить его было почти невозможно. Как-то мы сильно поспорили об Аристотеле, которого он упорно считал узбеком. Потом выяснилось, что он перепутал Аристотеля с Авиценной.
С ним было невозможно спорить. Во время спора он напускал на себя такой апломб, что у его противника невольно начинало закрадываться сомнение в собственной правоте.
Саша был неподражаем! Бывало, когда нужно было «достать» дефицитный товар, он шел прямо к директору магазина и, небрежно подавая руку для пожатия, называл свою фамилию. Но как называл! Он называл ее так, что тот поспешно вскакивал с кресла и смущенно лепетал о том, что ему приятно познакомиться с Паскевичем, причем на лице директора была написана мучительная борьба мысли, пытающейся извлечь из памяти столь известную фамилию, в значительности которой не было сомнения. Товар быстро появлялся уже в упаковке. На прощание Паскевич снисходительно говорил: «Если что надо — звоните». Директор провожал его до выхода и, когда возвращался назад в свой кабинет, бросал многозначительный взгляд на продавцов, застывших в почтительных позах.
Его жены, я имею в виду жен, оставшихся в прошлой цивилизации, обязаны были беспрестанно им восхищаться. Сашка требовал восхищения и, когда оно, наконец, иссякало, а в семейной жизни это может случиться быстро, любовь к жене сменялась обидой, которую он уже не прощал. Женщин он любил потому, что они любили его. Больше всех Сашка любил себя. Любил страстно. И вместе с тем, он был весьма интересным человеком, преданным другом и, я уже не хочу повторяться, прекрасным специалистом.
— Так ты что, серьезно думаешь, что девочки у нас рождаются от белкового голодания? — вывел меня из размышления вопрос Алексея к Паскевичу.
— Точно! От крахмала! — безапеляционно подтвердил Паскевич.
— Я тебя серьезно спрашиваю!
— А я тебе серьезно отвечаю!
Сашка пустился в «глубокомысленные» рассуждения в области генетики и обмена веществ, законов популяции и сексологии. «Если его не прервать, то он будет говорить до утра», — подумал я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});