Спасения нет - Гамильтон Питер Ф.

Релло бы понравилось, а Деллиан просто был не в праздничном настроении.

Кенельм нашло его поодаль от тента — он скрылся от всех, сидел у ручейка.

— Не возражаешь против моего общества?

— Капитан!

Деллиан вскочил. Макушка его приходилась вровень с воротником омни, а чтобы заглянуть в лицо, пришлось запрокинуть голову. Лицо было длинное, черты его несли отпечаток пятидесяти двух лет власти, заслуженной не только официальным званием капитана. Оне было в женской фазе цикла. И все равно во внешности сквозила мужественность, густые волосы были убраны под фуражку с козырьком, а безупречный серо–голубой мундир обтягивал андрогинную фигуру.

— Давай сегодня без субординации, — предложило оне, вглядываясь в синяки на его лице.

Деллиан покорно кивнул.

— Это уже третье самоубийство, — сказало оне, присаживаясь на камень. — Потерять целый взвод в столкновении с оликсами — это понятно. Но такое… Что, никто не замечал его депрессии?

— Нет. Маллот сказал, что он в последние недели был не в духе, но ведь разочарованы были все — ждали–то не неан. Когда обнаружили приближающийся корабль, все опьянели от радости.

— Знаю. Усилить нашу технологическую базу знаниями неан неплохо, но я тоже ждало схватки с оликсами. И все же самоубийство… Кажется, это уж слишком.

— Да уж…

— И что нам с этим делать?

— Я… не знаю. Внимательнее наблюдать друг за другом?

— Люди не так уж часто выдают себя. Ты не сталкивался с алкоголиками?

— Нет вроде бы.

— Я однажды столкнулось. Еще на Джулоссе. Мы дружили двадцать пять лет, и двадцать из них оне было алкоголиком — в любой фазе цикла. Святые, как меня это потрясло, когда выяснилось — тем более что задним числом стало ясно, что я оне трезвым почти и не видело. Два десятка лет? Настоящего алкоголика почти невозможно распознать без постоянного мониторинга состава крови. Они искусно скрываются. Но здесь, если возникло подозрение, хоть анализ крови поможет. А технологий, способных распознать депрессию такой глубины, как у Релло, к сожалению, не существует. Я после первых двух самоубийств надеялось, что боевые ядра почувствуют страдания своих людей и предупредят нас. Как видишь, этого не произошло. Бывают попытки самоубийства — как крик о помощи, но, видят святые, настоящая тяга к суициду обходится без видимых симптомов. Не то что скрытая ярость, которую люди нейтрализуют, как умеют.

Оне многозначительно указало пальцем на заплывший глаз Деллиана.

— К чему это всё?

Деллиан понимал, что краснеет.

— Я считаю, ситуация очень серьезная. Меня начинает беспокоить моральный дух и мотивация команды.

— Дайте нам ковчег с оликсами, и гарантирую такую мотивацию взвода, что вы не поверите.

— Вот именно. В том–то и проблема. Это святыми клятое ожидание. Я много перечитало военной истории. Все военное дело до квантовой запутанности основывалось на принципе: то ждать, то догонять. Вот почему подразделения в мирное время старались загрузить работой — от учений и маневров до переноса базы в район катастроф для помощи гражданским. Скука для людей буквально убийственна, особенно если вся их жизнь сосредоточена на ожидании неизбежного боестолкновения. Только, похоже, ждать неизбежного придется не одно десятилетие. И это становится мучительным.

— Не думаю, что речь идет о десятилетиях. Если нашу наживку схватили неаны, оликсы наверняка недалеко отстанут.

— Очень надеюсь, что ты прав. И все же проблема ожидания остается. Командующие войсками сталкиваются с ней не первое тысячелетие. Нам приятно уподоблять себя святым, будто бы мы целеустремленнее, умнее и образованнее наших предков и старые проблемы к нам не относятся, но, как мы сегодня с прискорбием убедились, это не так. Мы до ужаса «всего лишь люди».

— Я буду внимательнее.

— Хорошо, но этого мало. Необходимо отвлечь людей — особенно взводы, потому что все три самоубийства в составе взводов. Допустить новых я не могу. С каждым разом становится труднее поддерживать дисциплину.

— Я вижу, вы что–то придумали. Потому со мной и заговорили.

— Почти. Мне нужно добраться до корней и найти — за неимением лучшего слова — лекарство. Необходимо выявлять недовольных прежде, чем они выйдут из–под контроля, — и не по официальным каналам. Тут дело тонкое.

— Я, разумеется, сделаю все, что могу.

— Знаю, Деллиан. Так ты поговори с людьми и держи меня в курсе.

— Оне меня имело в виду, да? — спросила Ирелла, когда они собрались ложиться спать. — Со мной поговорить?

— Так я понял, — признался Деллиан. — Но тонкости не по моей части. Что постоянно отмечают некоторые мои знакомые.

— Кто бы это мог быть? — Одетая в махровый халат, она остановилась в дверях ванной и внимательно наблюдала, как он снимает рубашку. При виде синяков подбоченилась и неодобрительно нахмурилась — багровые и коричневые пятна ярко просвечивали даже под медицинским гелем. — Ради святых!

Он не то чтобы пристыженно повесил голову, но…

— Можно сегодня обойтись без критики? Спасибо.

— Извини. Он, понимаешь ли, мне тоже был другом.

— Да…

Деллиан стянул брюки и бесстрастно проводил взглядом уносившую их дистанционку. Через минуту они окажутся в каютном распылителе, чтобы превратиться в сырьевую массу для завтрашней одежды. — А может, сохранить этот мундир?

— Что это тебе пришло в голову?

— Ну, я был в нем сегодня на похоронах. Это… что–то значит?

Она подошла, присела на кровать и обняла его.

— Оставь, если хочешь. Если от этого легче. Ты мне такой не нравишься.

— Я и сам себе не нравлюсь. — Обычно такая близость с ней бывала волнующей. Сегодня — не слишком.

— Ты очень подавлен?

— Ох, святые. Прямо сейчас мне и впрямь дерьмово. Депрессией, правда, это не назову. Просто грустно. Пройдет.

— Хорошо. — Она озорно улыбнулась. — Может, я знаю от этого средство.

Он вздохнул, проследив глазами очертания ее тела под халатом — ног он не прикрывал и наполовину. Обычно при виде этих непревзойденно стройных бедер он готов был благоговейно пасть на колени и принести им в жертву и язык, и пальцы, и остальное. Он ведь жил ради нее — с ее гениальной головой, с ее красотой, сложностью, хрупкостью. Она была его Святой, потому что более человечных он не знал.

— Да, насчет этого дела…

— Ладно, Дел, пока ты не признался, что сегодня с тебя хватит объятий. — Она закрыла глаза, приняла обворожительно задумчивую позу, принимая какие–то файлы из своей инфопочки.

Деллиан не без интереса посматривал на преображающиеся стены каюты. Он интерьером их общего жилья никогда не занимался — соглашался на все, что нравилось ей. Сейчас это была обстановка кейптаунской квартиры около 2185 года, когда в городе было чисто, а все небоскребы–сады, понастроенные Южной Африкой за предыдущие тридцать лет, смотрелись по–настоящему зрелищно — разросшаяся листва прикрывала каждый квадратный метр бетона. Но сейчас стены каюты изменили фактуру, цвета перемешались, и панорама Милтон-бич исчезла. Он очутился в домике–бунгало на конце причала, протянувшегося от солнечного тропического островка. В паре метров под стеклянным полом плескалось теплое море, вились среди кораллов восхитительные рыбки.

— Вспоминаешь? — скромно осведомилась Ирелла.

— Гм, это не тот мальдивский островок, где святой Алик искал убийцу нью–йоркских бандитов?

— Ох, Дел!

— А что?

— Это же курорт на Джулоссе: каникулы для выпускников, после которых нам как выпускной экзамен устроили аварию флаера!

— О…

— Это твоя хижина.

— То–о–очно…

Она встала, скинула халат. Узкие полоски белого бикини под ним ярко выделялись на ее сияющей коже.

Вот теперь Деллиан вспомнил.

— Как ты дулся, что я с тобой не занимаюсь сексом! — поддразнила она. — Я всюду расхаживала в этом крошечном бикини и всех подряд мальчишек принимала у себя. Очень гадко с моей стороны, да?

— Да, — выдавил он.