Андрей Бочаров - Я и Я (сборник)

– Н-не… не могу… Сашка-а-а-а…

– …а-а-а-а!.. – отозвалось запертое меж домов эхо.

Пашке не было страшно. Вокруг настолько темно и тихо, что он попросту не знал, чего бояться. Темно и темно – бывает. Самое главное, чтобы сейчас никто не выскочил неожиданно и не закричал.

– Санек? – позвал он неуверенно спустя несколько секунд ожидания.

Но никто не ответил.

«Где я?» – подумал Пашка. Вслух спрашивать не стал. Разговаривать тут не с кем, а звук собственного голоса производил гнетущее впечатление. Наверное, оттого что слышался как-то отстраненно, словно на записи. Вроде и твой голос – а не твой. Сашка когда-то объяснял почему, но сейчас уже не вспомнить.

Поразмыслив некоторое время над этим, Пашка решил выбираться. Пока было неясно, откуда и куда именно, но здесь делать определенно нечего. Направление его особо не интересовало: повсюду темень, так что нужно просто шагать до тех пор, пока не упрешься куда-нибудь. Пашка и зашагал.

Точнее – хотел зашагать.

А потом понял, что не чувствует ничего под ногами. Да и самих ног – тоже не чувствует.

И рук, если уж на то пошло, – тоже.

И ни одного звука не слышно, даже его собственного дыхания. Потому что нет этого самого дыхания.

«Я – умер», – стремительно ворвавшаяся – куда? – мысль всколыхнула и взбудоражила все внутри. Стучала, словно кремлевские куранты, которые отбивают тысячу или даже миллион.

«Я – умер. Я – умер. Я – умер. Умер. Я…»

Сразу вспомнилось: крыша, неудачный прыжок и Сашка, который старается втянуть брата наверх. Видимо, не получилось…

Будь у Пашки тело, он бы, наверное, заплакал. Тем более что вокруг никого нет, а значит, никто не увидит и не услышит. Но то, что осталось в этот момент, плакать не могло. Оно только словно бы сжалось, и почему-то стало холодно. Хотя чему мерзнуть – непонятно.

Сашка, шумно дыша, валялся на крыше. Вода пропитала всю футболку, а ветер, словно насмехаясь над неудачливыми паркурщиками, ерошил волосы.

Вставать не хотелось.

Закрыв глаза, Сашка чувствовал собственное тело. Не видел, а именно чувствовал. Все синяки и ссадины, вздымающуюся грудь, пустоту в животе, трясущиеся руки. Коленка болела от удара о крышу.

«Стоп! – внезапно подумал он и вновь похолодел, как в ту минуту, когда Пашка висел над пропастью. – Коленка-то с чего? Я ей не ударялся!»

Однако ощущение не проходило. Сашка попытался дотянуться рукой до саднящего места и потрогать. Действительно больно, да еще, кажется, и кожа сорвана. Он открыл глаза, чтобы посмотреть на синяк, но ничего не увидел.

И руки на коленке не было, хотя ощущение прикосновения оставалось. Но смутное, как если трогать через одежду. Сашка повернул голову и увидел, что Пашка водит рукой по разбитой коленке.

– Ты чего? – спросил он, сглатывая. Но получилось не с первого раза, слова не хотели выходить. А когда вышли, то он услышал их дважды. Чуть разными голосами, как бывает, когда говоришь в микрофон: и себя слышишь, и из колонок.

Пашка, однако, никак не прореагировал. Продолжал водить рукой по коленке. Это было страшно и вместе с тем… интересно. Вспомнив недавний фильм, где главный герой мог управлять другим телом, Сашка попытался сосредоточиться и остановить руку брата.

Со второй попытки у него получилось.

– Круто! – сказал он, улыбаясь.

Затем вновь сосредоточился и еще шире улыбнулся, когда Пашка тоже сказал: «Круто!»

Вот это да! Теперь у него есть два тела. И он может управлять ими. Ни у кого такого нет!

«А как же Пашка?» – внезапно проснулась совесть.

«А что Пашка? – ответил ей Сашка. – Пашка вот он. Живой. Я его спас».

«Но ведь ты понимаешь, что это не он?»

«Не знаю, – отмахнулся мальчик. – Может, и он. Может, просто придуривается? К тому же он сам виноват. Я его предупреждал».

«А мама?»

«А мама не будет плакать. А если бы Пашка упал – плакала бы. И вообще, ничего не хочу слушать!»

Сашка нахмурился, как это часто бывало, когда кто-нибудь говорил, по его мнению, глупости. Посмотрев на брата, заметил, что тот нахмурился тоже.

– Надо будет попривыкнуть, – пробормотал Сашка.

За следующие полчаса на крыше ему удалось приспособиться к существованию одновременно в двух телах. Он даже научился выполнять неодинаковые действия. Оказывается, второе тело многое умело делать на автомате.

– Ну а теперь пошли домой, – сказал Сашка.

– Пошли, – кивнул Пашка.

И оба улыбнулись…

– Мальчики, где вы были? – Ирина Васильевна растерянно разглядывала сыновей, топчущихся на пороге. Ссадины, синяки на коленях и запястьях, у одного рубашка порвана, у другого дыра на штанине… – Саша, ну от тебя я никак не ожидала…

Оба виновато потупились.

– Марш мыть руки, переодеться и за стол! Обед давно готов.

После непродолжительной возни в ванной мальчишки один за другим просочились в кухонную дверь и, толкая друг друга локтями, устроились за столом.

– Так… Кому рыбу, кому котлету? – мама внимательно разглядывала совершенно одинаковые рожицы. Даже футболки на этот раз обе синие. И где кто? Справа – Пашка? Или слева?

– Рыбу!

– Рыбу!

Голоса прозвучали в унисон. Мама совсем растерялась.

– Паша, но ты же не любишь рыбу, я специально котлет нажарила…

– А теперь люблю, – после секундной заминки отозвался мальчик справа. – Мы же близнецы! И Сашка меня убедил, что фосфор для мозгов полезен, – нарочито солидным тоном добавил он.

Оба фыркнули в ответ на мамину улыбку и одновременно потянулись за черным хлебом.

Не то чтобы Ирина Васильевна, как большинство окружающих, совсем не различала сыновей. Уж кому-кому, а матери всегда заметны мельчайшие нюансы поведения – и обычно она сразу видела, где Саша, а где Паша, и лишь с удовольствием подыгрывала мальчишкам в традиционной забаве «отличи нас». Однако сегодня ее внутренний индикатор барахлил. Она еще раз в этом убедилась, заглянув после обеда в комнату мальчиков. Те подозрительно притихли, и мама решила проверить, не затевается ли какая-нибудь новая проказа. Ирина Васильевна приоткрыла дверь и обомлела. В абсолютно одинаковых позах, задрав ноги на спинки кроватей, сыновья читали… учебники. Временами то один, то второй что-то бубнил под нос, и это что-то определенно относилось к математике.

Тихонько прикрыв дверь, Ирина Васильевна прошла на кухню и тяжело села на табуретку. «Надо же… Занимаются – оба!» – благоговейно прошептала она, не обращая внимания на червячок сомнения, который тихо нашептывал ей: что-то не так.

Пашка раньше думал, что дольше всего время идет на последнем уроке. Когда уже наконец можно будет сбежать из опостылевшей школы домой, на улицу – куда-нибудь. Не так уж важно, если подумать.