Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1)

  Купец появился последним - это тоже было важно. Ни на кого не глядя, он подошел к своему месту и замер, сцепив перед грудью руки. Все встали.

  -Хвала святому Николусу, что не обошел нас щедротами своими! - пропел он хриплым басом, и все остальные разноголосо подтянули ему.

  Как только Рон Стабаккер вонзил свои длинные желтые зубы в копченый окорок, плотина прорвалась. Загомонили все разом, десятки рук потянулись к блюдам, от которых буквально ломился стол. Элиот взял себе два куска тушеной в уксусе грудинки, вареной фасоли и салат из морской капусты. Рядом с ним Аршан с ворчанием грыз берцовую кость свиньи, заправляя мясо внушительными глотками пива. Справа ожесточенно работал челюстями управляющий усадьбой, человек средних лет с седой бородой.

  Между тем, у хозяина с гостем завязался интересный разговор.

  -Я разбогател на торговле хлебом, - говорил Стабаккер, обращаясь к мастеру Годару, - Это доброе дело, если с правильного боку за него взяться. В прошлом годе я пригнал с Подола десять барж, доверху груженых пшеницей и рожью. Весь Север мой хлеб ест! Да видать, у нас, купцов, удача рука об руку с лихой бедой ходит. Вчера, господин лекарь, получаю я весточку от своего приказчика с Ашгеррских пристаней на Лейбе. Пишет приказчик: запретил Ангел под страхом смерти вывозить из Империи хлеб. Всюду на дороги высланы заслоны, которые заворачивают назад подводы с зерном! В Ашгеррах у меня застряли две баржи, груженых пшеницей и гречихой. Что мне делать теперь, когда весь хлеб в трюмах сгниет? Еще год такой торговли, и в Кравене люди пухнуть начнут - у нас ведь, кроме ячменя ничего здесь не родится! А я по миру пойду.

  -А разве нельзя доставлять хлеб с Запада? - спросил мастер Годар, жуя спаржу, - Я слышал, тамошние жители выращивают злаки, особенно, кукурузу.

  -Это верно, - вздохнул купец, - Но дорога в то Заморье долгая, да и пираты там гуляют. Надобны океанские корабли, опять же, платить большую пошлину кандцам, которые стерегут Щель во внешние моря. Западный хлеб стоит втрое против подольского... Да чего там - если все останется по прежнему - придется поворачивать на Запад. Вольному - воля, а невольному - путы на ноги. Да лучше всё-таки сойтись с Ангелом на мире, даже если придется платить большую пошлину.

  -А если он решил прибрать Кравен к рукам?

  Глаза Рона Стабаккера потемнели. Он вонзил нож в дубовую столешницу и прочертил в ней лезвием глубокую борозду. Потом сложил правой рукой кукиш и показал его мастеру Годару:

  -Вот вам, подольникам! Кравен никто не пригнет - ни Канд, ни Ангел! Сроду мы своим умом приживались, и на том стоим!

  Мастер Годар улыбнулся и похлопал сопевшего от возмущения купца по плечу. Тот отвернулся и швырнул в собаку недоеденным окороком.

  -Завтра, как рассветет - поеду к голове, - сказал он в пространство, ни к кому особо не обращаясь, - Потолковать надо... А что это вы, господин лекарь, не кушаете? Э-э, так не годится! Попробуйте груздей наших с тмином и хреном, в прошлом году соленных!

  Элиот этого разговора не слышал. Он был занят интересным делом старался боковым зрением угадать, что сейчас делает Альгеда. Посмотреть ей прямо в глаза у него не хватало духа. Но успехи его были невелики. Тогда он избрал другую тактику: подставил под голову ладонь и так, из под опущенных пальцев начал подсматривать за купеческой дочкой. Альгеда не отрывала глаз от своей тарелки, и почти ничего не ела; если ее кто-нибудь спрашивал о чем-то, она отвечала, едва шевеля губами. Но щеки ее полыхали алым румянцем, и это тоже не укрылось от глаз Элиота.

  -Доча, поди сюда! - крикнул вдруг купец на всю горницу, - Поди, что скажу!

  Альгеда вздрогнула от неожиданности и беспомощно посмотрела на отца.

  -Ступай! - подтолкнула ее мать, - Ступай, коли тятенька зовет!

  Альгеда неуверенно подошла к отцу:

  -Что вам угодно, тятенька?

  -Поднеси-ка гостю дорогому водки: нашей, перцовой! - сказал тот веселым голосом и откинулся на спинку стула, - Да не робей ты!

  За столом стихло. Двадцать человек, затаив дыхание, смотрели, как Альгеда неловко наполнила чарку и поднесла ее на блюде к мастеру Годару.

  -Будьте здравы, господин Рэмод, - сказала она, еще больше покраснев.

  Мастер Годар с укором посмотрел на хозяина. Но тот, развалившись на своем стуле, только зубы скалил. Отказать купцу - значило его смертельно обидеть. Делать было нечего, и мастер Годар взял чарку с блюда.

  -И ты будь здорова, Альгеда.

  Водку он выпил мелкими глотками. Рон Стабаккер, не отрываясь следил за ним, и когда лекарь поставил чарку обратно, даже крякнул от удовольствия.

  -Вот это по-мущински! - сказал он, улыбаясь, - А то, слыхал я, подольники пить не умеют. Теперь знаю - умеют не хуже нашего!

  -Ну, ступай, ступай, доча... - прогудел купец, повернувшись к Альгеде и похлопал ее пониже спины.

  Постепенно горница снова наполнилась гамом. Элиот окаменел, сжимая под столом кулаки. Аршан, обглодав свою кость, теперь с причмокиванием высасывал из нее костный мозг. "Хоть бы он прикончил ее поскорее!" - подумал Элиот со злостью и перевел взгляд на купца. Тот сидел, довольно отдуваясь и поглядывая на остальных.

  -Пойду! - сказал он громко, - Что-то в сон клонит! А вы трапезничайте, не глядите на меня. Мать, разбудишь, как солнце крышу тронет.

  Ступая тяжело - сразу на всю пятку, - купец ушел. Элиот только этого и ждал. Пробормотав что-то, он выбрался из-за стола и вышел на двор. Уши его горели, но не от стыда. Он не мог понять, что такое с ним творится. Почему его так разозлила эта сцена с чаркой? Со всего размаха треснул он кулаком по бревенчатой стене, и только эта боль отрезвила его.

  -Коней надо выгулять! - сказал Элиот, - Второй день в стойле.

  Отчего это вдруг он решил сделать работу за Аршана, он не мог объяснить. Но решение было принято, и Элиот поспешил в конюшню. Рыжий мерин с черным ремнем вдоль хребта, по кличке Лакпут, всхрапнул, увидев его. Он чувствовал, зачем пришел человек, и в нетерпении рыл копытом землю. И потому, вопреки обыкновению, охотно взял железный мундштук в зубы.

  -Застоялся, бедолага, вижу, - сказал Элиот почти ласково, - Погоди, сейчас...

  Выгул, огороженный покосившимся забором, находился на заднем дворе усадьбы. Исклеванная подковами, утрамбованная земля звонко гудела под конскими копытами. Лакпут, кося лиловым глазом на хозяина, то и дело порывался сорваться в галоп, и тогда Элиоту приходилось его осаживать. Он давно заметил девичью фигурку у ограды, и наверное, поэтому, хмурил брови и строже, чем надо, покрикивал на мерина. Изо всех сил старался Элиот не смотреть в ту сторону, и только святой Йоб знал, каких усилий это ему стоило. Солнце, перевалившее зенит, палило нещадно; вскоре Элиот пропитался потом, как мышь, но не останавливался - он не мог остановиться! Сама эта мысль была ему ненаввистна; он предпочел бы загнать коня, да и себя вместе с ним, чем бросить свое занятие. И чем дольше это длилось - тем больше Элиот понимал, что выхода из тупика, в который он угодил, не существует. И тем более неожиданным для него оказался вопрос: