Сборник - Фантастика, 1966 год. Выпуск 2

Может, хочет показать, где Резницкий? Новиков вскочил на ноги и кивнул аборигену, и тот пошел вразвалку к тому месту, где висело в воздухе чучело, а потом свернул в боковой коридор.

Новиков немного замешкался, разглядывая желтое корыто, валявшееся на полу под чучелом, внутри корыто было разделено переборками на множество ячеек. Новиков задумчиво постучал по его округлому борту носком башмака. Провожатый терпеливо поджидал на повороте, Новиков снова пошел за ним.

Вскоре он оказался в полутемной нише, а вернее, в небольшой пещере, выдолбленной в стене коридора.

– Ну? - сказал он, оглядываясь. - Дальше что? Куда ты меня привел?

Абориген отодвинул камень, прикрывавший часть стены, и взглянул на Новикова. Тот подошел, ожидая увидеть за камнем какой-нибудь новый лаз, но ничего такого там не было.

Новиков попробовал передвинуть камень на место и убедился, что это ему не под силу. “Странно, - подумал он, - как же этот мохнатый тюлень запросто ворочает такую тяжесть?” Абориген все стоял у стены, прежде прикрытой камнем, и Новиков, нагнувшись, пригляделся. Стена как стена, ничего особенного. Он посветил фонариком. Нет, тут есть что-то.

На гладком, как бы отшлифованном участке стены были вразброс нацарапаны значки - кружочки и угольнички.

– Подумаешь, - проворчал Новиков, - на Земле есть пещеры с рисунками первобытных людей - почище, чем эти закорючки.

Вдруг он уловил нечто знакомое в расположении значков, нечто очень знакомое. Конечно, вот схема звездного неба планеты Бюр. В центре, по-видимому, Альфа Верблюда, вокруг нее нацарапаны кружочки, обозначающие планеты.

Новиков перевел удивленный взгляд на аборигена. Мохнатый астроном заполоскал ноздрями. С неожиданной для его упитанного тела поспешностью он задвинул камнем карту звездного неба и забился в темный угол пещеры. Новиков оглянулся и увидел, как мимо прошмыгнули серые тени. Он вышел из закоулка. Быстро шла группа гладких аборигенов.

“Что-то они мечутся, - подумал Новиков, - бегают взад-вперед, как муравьи в растревоженном муравейнике”.

Он попытался объясниться знаками с мохнатым астрономом, вылезшим из своего закутка, - безуспешно.

– Эх ты, - с досадой сказал Новиков, - ученый муж! Вот смотри-ка.

Он принялся набрасывать карандашом на стене фигуру человека в скафандре и заметил, что острие карандаша слабо светится, прикасаясь к стене. Абориген, не мигая, смотрел на рисунок. Но, видно, у него на уме была одна астрономия.

Он снова отодвинул камень, ткнул трехпалой рукой в один из нацарапанных на карте кружков и сделал короткий жест, будто хотел стереть кружок, а другой рукой указал на свою пряжку.

Видя, что толку от астронома не добиться, Новиков повернулся к нему спиной и опять пустился на поиски Резницкого. Он сорвал голос, окликая Сергея Сергеевича, и не мог понять, почему тот не отвечает. Рация скафандра, что ли, испортилась у него? Гонимый страшной тревогой, Новиков метался по подземелью.

В каком-то дальнем коридоре он набрел на гладкого аборигена, который стоял у стены и поглаживал по голове зверька, зажатого под мышкой. Невозмутимая его физиономия и праздный вид вызвали вдруг у Новикова ярость.

– Ты, быдло! - выкрикнул он неожиданно всплывшее в памяти слово из какого-то исторического романа. - Кошковладелец! А ну, говори, куда вы его запрятали!

Он понимал, что не дождется ответа, что гладкий и не слышит его вовсе, но продолжал кричать, давая выход накопившемуся раздражению. Он потрясал кулаком перед ноздрями “кошковладельца” и с трудом удерживался от искушения двинуть его как следует. Стена вдруг разъехалась за спиной гладкого, из светового пятна выскользнула один за другим еще четверо или пятеро гладких аборигенов. Они вылезли не на крик, пот, просто отправлялись куда-то по своим делам. И тут Новикову показалось, что он слышит голос Резницкого - далекий и слабый. Он так и замер, вытянув шею и напряженно прислушиваясь. Нет, все тихо. Померещилось, должно быть.

Он оттолкнул того, со зверьком, и шагнул в открывшееся помещение. Гладкие вошли тоже, стена сомкнулась за ними.

За сутки, проведенные на этой сумеречной планете, глаза Новикова привыкли к полутьме, а тут вдруг ударил сильный свет - до рези в надбровных дугах. Невольно он поднес руку к стеклу шлема.

Терморегулятор скафандра чуть слышно щелкнул - значит, перешел на охлаждение. Можно было открыть стекло гермошлема - анализатор воздуха освободил замок. Да, дышалось хорошо. Лицо ощущало мягкое тепло.

Желтые стены в этом зале, не похожем на другие, были затейливо изрезаны узорами, но, присмотревшись, Новиков понял, что это все те же корытца, плотно составленные рядами, один над другим. “Так, так, - подумал он, - сюда, значит, они волокут изделия своих мохнатых сограждан”.

Новиков медленно пошел вдоль стены, разглядывая и снимая на кинопленку весь этот склад. “Похоже на пчелиные соты старого типа”, - подумал он. Резные узоры были неодинаковы, они чередовались с ячейками правильной геометрической формы, и были тут ячейки, из которых торчали пучки тонких, слабо вздрагивающих волос.

– Так, так, - приговаривал Новиков. - Любопытно. Любопытно…

Он не без уважения посмотрел на гладких аборигенов, они тесной группкой следовали за ним - видно, опасались, как бы Новиков чего-нибудь тут не тронул, не испортил. Он остановился - остановились и они.

– Чудная дружная семейка, - сказал он, нацеливаясь на них объективом кинокамеры. - Тюленьчики-энергетики. Прошу дать улыбку.

Потом он указал на жезл, зажатый в руке одного из гладких, и сказал задумчиво:

– Кажется, я понял, что это за штука…

– Алеша! - раздалось приглушенно, но отчетливо. И снова: - Але-ша!

Новиков встрепенулся, подбежал к простенку, из-за которого доносился голос Резницкого, но ничего похожего на дверь не обнаружил.

– Я здесь, Сергей Сергеич! - Новиков забарабанил кулаками по стене, обернулся к гладким, крикнул: - Открывайте, живо!

Те завертели головами - видно, переговаривались друг с другом.

– Алеша! Скорей…

– Ну, кому говорю! - заорал Новиков. Вид его был страшен.

И тогда тот, что стоял впереди, шагнул к простенку и сунул жезл куда-то в угол. Стена бесшумно раздалась, открывая проход. Новиков шагнул - и замер, пораженный.

Резницкий, без шлема, голый по пояс, висел в воздухе, вытянув руки вверх, к потолку.

Из дневника Резницкого

…Жаль, что не хватило времени разобраться. Пожалуй, мне следовало вести себя осмотрительнее там, в инкубаторе.

Но трудно удержаться, когда выпадает редчайшее для биолога счастье - возможность проследить, даже на ограниченном участке времени, развитие жизни, организованной поиному.