Елена Хаецкая - Монристы (полная версия)

Естественно, кино не могло пройти мимо яркой фигуры Буффало Билла и мифа дикого Запада…

На диком Западе действовали свои законы: моральный кодекс преследовал не убийство, а предательство, измену… Герои Харта (одного из первых экранных ковбоев) часто убивали, но никогда не предавали. Фильмы с участием героического ковбоя, борца за справедливость, напоминали американцам недавнее прошлое… Ковбойские фильмы, как и их более высокая, усовершенствованная форма – вестерны, отличались ясной, четкой драматургией, суровой простотой сюжета и характера героев, напряженным острым конфликтом».

«Шедевром жанра» называли знаменитый фильм Уильяма Харта «Ариец» (1916). Сюжет его несложен. Когда обманом лишили всего состояния золотоискателя Стива Дентона, он возненавидел весь род людской. Став вожаком бандитов, собравшихся в «городе ненависти», Дентон неумолимо мстит всем белым, на свою беду попавшим ему в руки. Теперь он – «человек, постигший науку ненависти». Но одна смелая девушка преодолевает страх и просит главаря разбойников о спасении своих спутников, переселенцев, заблудившихся в пустыне, лишенных воды и пищи. Сначала Дентон глух к ее мольбам, но затем восстает против своих приспешников и спасает караван. И одиноко уходит в прерии…

«Зрители желали видеть знакомого Харта, – продолжает Рипейру. – Почти всегда он появлялся на коне, ярость искажала лицо героя, а правосудие вершил револьвер. Это были компоненты знаменитой и неистребимой «хартовской атмосферы», определившей любовь публики к нему. Когда-то его звали «человеком ниоткуда». Великолепное название! Никто не знает, откуда взялся Рио Джим (одна из ролей Харта). Он едет, он пересекает прерии, а прерии так велики; он скачет верхом, вот он в краю, где живут люди, и пока он здесь, среди них, он страдает, ибо он любит. Когда его голова устает от размышлений, когда достаточно натружены руки и раскрошились сигареты, ему надоедают эти земные страдания. Он снова вскакивает на коня и уезжает».

Перед нами истинно монристский образ, не слишком сложный, но яркий и благородный.

Другой актер раннего монристского экрана – Дуглас Фербенкс. Вот что пишет о нем писатель и драматург А.В.Разумовский: «…Фербенкс стал играть не только героя, но как бы и свое отношение к нему: немного снисходительное, чуточку насмешливое. Соответственно изменился и эстетический строй картин. То, что происходит теперь на экране, реальность? Пожалуй, да. А может быть, выдумка? Возможно, занятная выдумка! Придуманный мир выглядел отныне не нарочито, а своеобразными условиями веселой игры, в которую авторы предлагали поиграть зрителям…»

«Когда я перечитываю Дюма-отца, гениального сочинителя, я на каждой странице вижу Дугласа, который попадает все время в безвыходное положение, но «всегда все кончается хорошо». Чико, д'Артаньян, Сальватор, Бальзамо, создания такие величественные и очаровательные, яркие и неожиданные, Дуглас – ваш товарищ!» – писал в 1921 г. критик Луи Деллюк.

«В современных книгах по истории кино нередко пишут, что Фербенкс-де был посредственным актером, – продолжает Разумовский. – Но что означает хороший актер и каковы критерии посредственности?

Разумеется, Фербенкс был не лучшим кандидатом на роли Шекспира, Ибсена или Чехова, но разве он претендовал на это? Можно ли подходить к искусству великолепного эстрадного танцора с мерками классического балета? Он немедленно станет актером посредственным. Можно ли обвинять Дюма-отца за то, что он не дал углубленной психологической характеристики д'Артаньяна, подобной тем, какие давал своим героям Достоевский?

Именно в неправомерных критериях кромется, как мне кажется, основная ошибка критиков, столь суровых в оценке актерских данных Фербенкса.

Ни в пьесах, в которых он играл в начале своей карьеры, ни в одном из своих многочисленных фильмов он не ставил перед собой задачи глубокого психологического раскрытия образа, да и весь строй, вся устремленность его картин исключали эту возможность. Но актер безукоризненно владел своим телом, был необычайно легок, ловок, пластичен, его жизнерадостность не вызывала сомнений в своей искренности, а обаяние… Словом, Фербенкс безукоризненно решал задачи, которые ставили перед ним его жанр, его сценарии, его режиссеры и он сам!»

Я специально привожу эту статью из книги «Звезды немного кино» так подробно, потому что здесь обращено самое пристальное внимание на те стороны творчества Фербенкса, которые присущи монризму вообще.

Был экранизирован роман «Щит и меч». Слышали ли вы хоть раз, хоть от кого-нибудь, что «книга лучше, чем кино»? Конечно, роман сократили, выпустили все сцены в гитлеровской ставке, рассуждения автора о стратегии и многостраничные переживания Вайса по поводу того, что разведчик не имеет права быть собой. Произведение от этого только выиграло, стало четче, динамичнее, интереснее. А как замечательно сыграны «моменты»!

«Мне исполнилось 33 года, – писал в 1967 г. М.Козаков. – В кино я начал сниматься 12 лет назад в фильме «Убийство на улице Данте». За это время я снялся в 15 картинах… Только в трех картинах из пятнадцати я не держал в руках огнестрельного оружия. Я много убивал, не раз убивали меня. Иногда я бывал прав, значительно чаще нет. Большое количество выстрелов, сделанных мною на экране, принесло мне своеобразную популярность у зрителя…» Далее он довольно ядовито говорит, что подобные фильмы все же процветают, «несмотря на саркастические статьи интеллектуалов». Еще бы они не процветали! Хотела бы я посмотреть на человека, способного преградить путь монризму!

Вот что писал «Советский экран» (№10 за 1967 год) о новой экранизации повести «Красные дьяволята» (фильм «Неуловимые мстители» только что вышел тогда на экраны): «Возможно, Людовик XIII, прочитав «Трех мушкетеров, отрубил бы голову А.Дюма… Но в книге его (А.Дюма) блестящего биографа Андре Моруа приводятся такие строки: «Настоящий французский дух – вот в чем заключается секрет обаяния четырех геров Дюма…» Но почему, собираясь оценить киноленту «Неуловимые мстители» (реж.Э.Кеосанян) вспомнил я о «Трех мушкетерах»? Разумеется, этот фильм и роман Дюма – явления несоразмерные. Есть лишь нечто общее в их жанровых чертах, в их взаимоотношениях с конкретной, фотографической правдой…»

Почему критик А.Зоркий вспомнил о Дюма? Почему все вспоминают о Дюма? Теперь мы легко ответим на этот вопрос. Потому что Дюма – великий монрист, некий эталон монризма, а «Неуловимые мстители» (как и фильмы Фербенкса) – произведения монризма, т. е. того же самого художественного стиля. Далее Зоркий совершенно справедливо пишет о том, что такая форма зрелища – «отличный мост, по которому к сегодняшним мальчишкам и девчонкам устремилась романтика далеких дней… понятная и близкая – как отвага, смелость, решимость бороться, искать выход из любого отчаянного положения и побеждать».