Левон Хачатурьянц - На астероиде (Прикл. науч.-фант. повесть— «Путь к Марсу» - 2)

Рашид встал, чтобы немного размять мышцы. Прошелся вдоль подковы, уютно и празднично мерцавшей бесчисленными огоньками, экранами, символами. Стены круглого зала — глухие, гладкие, незаметно переходившие в такой же кремовый купол — создавали впечатление незыблемой прочности. Здесь было спокойно работать. Смутную тревогу рождал только огромный телеэкран, где, как в синеватом сумеречном окне, виднелась цилиндрическая громада бридера, точно ствол гигантского дерева, оплетенный удавами трубопроводов. Во время одиноких ночей дежурства, подобных сегодняшней, Гаджиев частенько останавливался против экрана и силился представить, как бесшумно и непрерывно «разбухает» тело реактора под ливнем нейтронов. Да, это был факт, хотя и похожий на чудо, — конструкции бридера обрастали новым металлом, постепенно теряя строгость форм. Если не принимать меры, через сколько-то лет заглохнут проводящие пути, безобразные опухоли расползутся по кожуху…

Рашид оторвался от созерцания реактора, чтобы набить из зеленого шелкового кисета черную обгрызенную трубку (то и другое — память об отце), тщательно примять табак большим пальцем, раскурить и прикрыть жар узорной крышечкой. Добрый азербайджанский табак спасал от сна куда лучше, чем кофе или чай.

Гаджиев снова прогулялся перед изогнутой панелью, там щелкнул тумблером, здесь утопил клавишу… В общем, все шло нормально. На красочной, точно неоновая реклама, подробной мнемосхеме горели яркие цвета: графитовые стержни, обозначенные синим, были надлежащим образом внедрены в алую активную зону: вишневым потоком струился пар, вращая генераторы; мерцало голубизной, мерно текло кольцо охлаждения. Астероид требовал энергии круглые сутки. В том числе и новенькая гостиница, где теперь спали обогреваемые самым дорогим в мире теплом, овеваемые самым дорогим в мире воздухом старушки-путешественницы.

Он опустился на свой «штатный» стул в конце полукруга пустых сидений и не без злости подумал, что тощие леди, по крайней мере большинство из них, никогда в жизни не знали настоящих забот или печалей. Вечно за чьей-то спиной, под чьей-то опекой — родительской, мужниной… Туго набитые кошельки, масса свободного времени, раболепные горничные, массажисты, врачи, водители, пилоты ракет… хм… начальники централей… Старые девчонки, мелочные, невежественные и капризные. А ему, оставившему родительский дом ради благородного дела, ему, самому пылкому обожателю астероида, самому старательному работнику не доверяет командир! То есть, конечно, виду не подает, Виктор Сергеевич для этого слишком умен и сдержан, но ведь он-то, Рашид, чует… «Можно подумать, Рашид, что у вас здесь что-то не в порядке…» Отравленной иголкой засели эти слова, небрежно брошенные Паниным неделю назад. Повилайтис, службист, робот, с его всегда брезгливо поджатыми губами, тоже понимает отношение командира к Гаджиеву. Оттого никогда не похвалит, не улыбнется, не спросит о делах или здоровье. Только сухие распоряжения, официальный тон и выговоры — очень корректные, но едкие, обидные… За что?! Особенно в последние дни…

Встретили командира возле пускового «корыта» — сразу глаза-щелочки под шлемом и колючий вопрос: «А вы чем изволите здесь заниматься, товарищ инженер реакторной защиты?» Объяснил ему, что тренируется, закаляет себя пешими прогулками по космическому острову, что хочет через некоторое время получить квалификацию бортинженера атомных дальнорейсовых кораблей.

Опять-таки не поверил. Многозначительно переглянулся с кем-то из помощников, скупо кивнул, ушел осматривать снизу опоры стартовых «желобов»…

Для того ли Рашид покинул Штаты, чтобы никак, ну никак не сделаться полностью «своим» на Родине?

Совсем загрустив, он в очередной раз встал и, крепко затянувшись, поплелся к одному из блоков пульта. Надо было отвлечься от тяжелых мыслей, и чем основательней, тем лучше. Для этой цели Гаджиев придумал проверку дублирующих электроцепей. Ну-ка, изобразим маленькую аварию, скажем, с клапаном сброса давления пара… Удастся ли запасным цепям принять на себя всю нагрузку?

Он протянул руку к рубильнику и тут же невольно вскрикнул. Показалось, что именно из-за его незавершенного жеста вдруг заиграли блеском пожара целые ряды датчиков и подала голос монотонная выматывающая сирена.

И вдруг все погасло и умолкло.

Рашид впервые в жизни очутился лицом к лицу с мертвым пультом.

Подкова сразу стала хмурой, громоздкой и, как ослепший гигант, ловила человека расставленными руками.

Самое страшное было то, что умерла мнемосхема — черный зеркальный чертеж в окружении словно бы перегоревших лампочек. Мутным зеркалом стал и главный экран…

Держась за поручень, чтобы не вспорхнуть, Гаджиев бросился к тому единственному блоку, который не переставал жить и после отключения электрических связей. «И при железной дороге не забывай двуколку» — это присловье любит вспоминать Повилайтис. Там добрый старый манометр, стеклянная трубка термометра с ртутным шариком на дне. Надежные старики-приборы соединены трубками с реактором. Трубками, а не проводами…

…«И при железной дороге…» Затрепетав, как желтые мотыльки, потухли осветительные плафоны на куполе. Вместо них разлили синеватое сияние химические светильники. Кто-то предусмотрел подобный случай.

Он смотрел, не веря себе, как дружно ползут к красной черте опасности стрелка манометра и столбик ртути. Рашид, выросший среди точнейшей электроники, подсознательно не доверял «железкам» паровозного века.

…Значит, нельзя никому позвонить, никого предупредить. Дороги для тока перерезаны.

…Систему жизнеобеспечения поселка будут еще долго питать аварийные батареи. Они в каждом здании. Даже чуткие приезжие миссис не проснутся от холода и удушья.

…Долго ли? Охлаждение, понятно, не работает. Скоро вода в замкнутом контуре превратится в перегретый пар. Будет взрыв. Если бы бридер стоял в атмосфере, взрывная волна разворотила бы к дьяволу активную зону. В безвоздушье реактор уцелеет. Что дальше? Рабочие парогенераторы, ранее дававшие энергию, также перегреваются и, вероятно, разделят участь охлаждения. Активная зона продолжает раскаляться. Наконец, плавится ураново-плутониевая смесь. Ручейки металла сливаются в лужу на дне бридера и тут же застывают. Критическая масса невелика. Сколько минут пройдет — пять, семь, — прежде чем на месте централи вспыхнет, стремительно раздуваясь, белое ядерное солнце?..

Более не раздумывая, Гаджиев одним прыжком-полетом перенесся к дверям кладовой. Лихорадочно натянул защитный костюм, срастил швы. Разумеется, электрический замок на входе в шлюз тоже не действовал; но и здесь не была забыта «двуколка», и Рашид, сцепив зубы, повернул тугое колесо…