Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник)

— Скафандр стандартный? — спрашивает Техник. Чую подвох в излишней бесстрастности вопроса.

— Стандартный, да. Впрочем, нет. Скафандр с дегравитатором. Ведь показатель массы 49, для меня это тяжеловато. Изоляция нужна сверхпрочная. Воздушная оболочка толстая, на дне ее давление может быть около сотни атмосфер, скафандр должен выдержать. И специальный слой для термоустойчивости.

— Против межпланетного холода?

— Против холода. Впрочем, и против жары. Минус 150 на поверхности — это больше нормы. Ведь до здешнего солнца — двадцать шесть астрономических единиц, практически оно и не греет совсем. Значит, есть подогрев изнутри. Внутреннее тепло выделяется на этой планете.

Техник молчит, вопросов не задает больше. Видимо, я заказал правильно. И Граве кивает головой:

— Приступайте! В зеленую кабину, пожалуйста.

Оглядываюсь. За спиной у меня ряд цветных дверей, словно будки телефонов–автоматов. Я знаю, что это такое: кабины для межзвездного перемещения за фоном. Неужели так, сразу меня и отправят на ту планету? Вот это экзамен!

— 272/АУХ, номер 2249, — напутствует меня Граве. — Цифры набирай правильно. Успеха тебе, Человек!

Перемещение в зафоне я уже описывал неоднократно. Вошел в кабину привычно, проверил заказанное оборудование, надел и закрепил все, что полагается закрепить, цифры набрал.

А потом как закрутило, как пошло ввинчивать и вывинчивать. Долго еще я сидел в изумлении, вздохнуть не мог, только головой качал: “Ну и ну! Ну и ну!”

Наконец собрал мысли, вспомнил, что я экзамен сдаю, перемещен по тридевятому слою, мой объект где‑то рядом. Встал, скафандр еще раз проверил, двери приказал открыться мысленно, выглянул наружу. Так и есть: стандартная межзвездная станция, ряд кабин, площадка, слева — буфет и спальни, справа — круглое окно в космос. И вот он, мой объект — 2249.

Честно говоря, страшновато выглядел этот объект.

Висело прямо передо мной, заслоняя целое созвездие, мрачное тело, почти черное, но с тускло–багровым отливом, цвета запекшейся крови, пожалуй, и с красновато–серой бахромой по краям.

Я только вздохнул: “И зачем меня послали сюда?” Сразу понял, что означает этот багровый отсвет. Видимо, под густой толщей непрозрачной атмосферы планета моя раскалена, если не расплавлена, сквозь слои газов ледяных, холодных, теплых и горячих просвечивает лава. “Эх, не тот билет потянул. Вот тебе: мечтал о мире, похожем на Землю, попал на планету–вулкан. Ну ладно, делать нечего, если послали, надо обследовать, привезти веские доказательства отсутствия жизни. А какие тут доказательства? С первого взгляда видно… Никто же не спрашивает: есть ли жизнь в недрах вулкана?”

Пересел в ракету.

— Ну, вези меня, автоматика!

По мере погружения в атмосферу планета становилась разнообразнее и беспокойнее. Зловещая чернота постепенно наливалась кровью, прорисовались алые жилки, потоки лавы, вероятно. Зашевелилась багровая бахрома. Так бывает в космических путешествиях — дальний протуберанец кажется неподвижным, а на самом деле это огненный смерч астрономического размера, язык дико ревущего пламени. Вот в такое пламя и спустила меня ракета.

Мы, жители Земли, знаем, насколько беспокойнее атмосфера летом, насколько тропические ураганы страшнее наших умеренных ветров. А ведь у Москвы с тропиками разница в каких‑нибудь двадцать градусов; там же — на 2249 — было градусов восемьсот или около того. Мятущееся месиво, желто–сине–оранжевое, свистящее, воющее, грохочущее, швыряющееся камнями. Оторвавшись от ракеты, я сразу же почувствовал себя футбольным мячом в ораве школьников. Кувыркнувшись сотню раз, с трудом зацепился за что‑то прочное, перевел дух и увидел себя на каменистой равнине цвета догорающих углей. Твердый грунт все‑таки был здесь — раскаленный, пышущий зноем, но твердый. На тысячи километров банная каменка. Плесни водой, зашипит, даже мокро не будет, капли разбегутся ртутными шариками.

Эх, не тот билет вытянул. Что бы стоило взять соседний?

Мне совершенно ясно было, что дипломатические задачи я выполнил в первую же минуту. Никаких сапиенсов тут нет и не будет, кроме жареных. Следовательно, без зазрения совести можно распоряжаться этим небесным телом. Как распорядиться? Нормальное учебное решение: если планета громоздка, раскалена и для жизни непригодна, следует расколоть ее на несколько меньших, примерно такого размера, как Земля. Выделение внутреннего тепла прекратится, куски вскоре остынут, тогда их можно приспосабливать для заселения. Что я должен был сделать? Составить проект, где и как наивыгоднейшим образом расположить раскалывающие установки. Спускаясь, я разглядел сквозь багровый туман атмосферы огненные прожилки. Вероятно, это естественные геологические разломы. Надо подойти к ним, спустить кибера, произвести глубинную разведку. Главное — измерить толщину коры. Итак, задача ясна: я прохожу маршрут километров в сто пятьдесят, до ближайшего потока. Достаточно для четверки с минусом.

И я пошел. “Шел” — это сказано хвастливо. Меня подбрасывало, качало, переворачивало и — бам! — швыряло с размаху о камни. Казалось, зловредная планета умышленно старается уничтожить пришельца, раскрутив, расплющить в лепешку. Мне не было больно, стеклоэластик смягчал удары, но после каждого сальто я с трепетом ощупывал швы. О, кажется, стало теплее! Неужели трещина? Ведь снаружи восемьсот, если шов разойдется, я буду сварен на пару, как цыпленок.

Десятки раз мне хотелось отказаться от этого безумного маршрута, вернуться в ракету, сесть поглубже в кресло и скомандовать: “Прочь! Скорее прочь из этого ада!” Через два часа я буду на межзвездной станции, через два с половиной — в тихой, надежной комнате курсов, где сидят за кафедрой интеллигентные педагоги. И я им скажу… Что скажу? Скажу: “Извините меня, пожалуйста, я вытянул планету чересчур опасную…” Но какими глазами они посмотрят на меня? Техник выразит кислое презрение, Лирик — снисходительное всепрощение, а Граве — дорогой куратор — начнет доказывать, кипятясь, что Человек — слабое существо, нельзя давать ему такие трудные задания. И во все их учебники войдет абзац о том, что жители окраинной планеты Земля — слабодушные субсапиенсы… слабаки, одним словом.

Нет уж, лучше сгорю здесь заживо, чем Землю позорить.

И я приспособился. Научился распознавать тональность рева, по изменению тембра угадывать приближение вихря. Выискивал ложбины и крутые бугры, перемещался короткими перебежками, словно под обстрелом. Рывок! Упал! Распластался за укрытием! Геокибер, ко мне! Стой, закреплю! Присасывайся же! Включаю сейсмолокатор! Сколько? Двадцать семь метров до магмы? Не слишком надежная корочка. Повтори! Да держись же как следует, черт металлический!