Николай Полунин - Цербер

Идущий сзади тяжело ударил его в затылок чем-то очень твердым, и визг оборвался.

Глава 32

Тьма.

вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка

Тьма. Ничего, лишь тьма.

вспышка - вспышка - вспышка

Он застонал, но тьма не отпускала его. Не просыпаясь, он повернулся на жестком топчане в сторожке No 10, так что лицо его уткнулось в подушку в пестрой наволочке, а рука свесилась.

вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка

Что-то слышится? Важное. "Рассказка", что ль? Нет, тьма. Ничего, кроме тьмы.

вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка

- Братка! Ты нужен.

Знакомая сильная рука тормошила его.

- С-суки, - привычно выговорилось при пробуждении. Потом он продрал глаза. Потом вспомнил, что ничего не помнит. Потом - что и вспоминать-то нечего. Потом увидел тезку-Мишку.

Спеленут, как младенец, длинным брезентовым ремнем, во рту профессионально закрепленный, торчит кляп. Глаза у тезки-Мишки закрыты, но он жив и слабо шевелится.

Тщательно заперев дверь, Павел бросил рядом с Михаилом "стечкин". Михаил заметил, что обойма из пистолета вынута.

- Крепкий паренек, наломался я с ним. Молодец, Братка, правильных ребят при себе держишь.

Странная растерянность вспыхивала в его черных, как маслины, глазах. Перечеркнутый косым шрамом лоб то и дело собирался в морщины. Павел сдерживал стучащийся наружу вопрос.

Перед Михаилом продолжали плавать обрывки и сгустки тьмы. Первый случай, чтобы совсем ничего после пароля. Ему уже немного надоело отмечать, что с ним происходит впервые. Солнце снаружи за окном указывало, что время приближается к полудню.

- Развяжи его.

- Момент, - отозвался Павел. - Это я чтобы по территории спокойно пронести. У меня тут дорожка имеется секретная. Только по ней быстро надо.

Наблюдая, как Павел распутывает тезку-Мишку, Михаил обратил внимание, что помимо хаотических шрамов некоторые Батины отметины как бы повторяют друг Друга.

Вокруг оснований всех пальцев виднелись белые полоски, обнимавшие палец подобно кольцу. Будто в этих местах кожу сняли лентами, а ее место заполнила соединительная ткань. Или, что было уж совсем нелепо, пальцы рук у него когда-то оказались отрублены, а потом их приставили, и они приросли.

Освобожденный от веревки и кляпа, тезка-Мишка открыл глаза и закашлялся. Павел подал ему кружку с водой. Злобно поглядев, Мишка воду принял, стал пить.

- Мать твою, начальник, - прохрипел он, отрываясь, - я там тебя похоронил, а ты здесь самогоночкой балуешься. В теплой компании.

- Погоди, Мишка. Остынь, я объясню...

- Чего объяснять. - Он сунул кружку на угол стола, потеснив банку с самогоном. - Столковались вы, так и скажи. Это все твои дела, шеф, но зачем на меня-то такую зверюгу напускать? Я честно ждал, потом сам пошел. А ты, оказывается, тут... Шею, гад, чуть не сломал...

- Побеседовали малость, - пояснил Павел. - На лоне природы, вдалеке от придирчивых глаз. Требовалось определить некоторые моменты.

- Определил? - Михаил не испытывал никакого энтузиазма. Он знал, что в устах Бати означает "побеседовать". Невольно поискал на тезке-Мишке следы повреждений. Внешне - ничего, но это "ничего" ни о чем и не говорит.

- Что определил, то определил, да только вопросов у меня теперь больше, чем ответов.

- Положить с прибором мне на твои вопросы, - проворчал тезка-Мишка. - С новым дружком свои вопросы обсуждай, а я в ваши игры не играю. Хватит, набаловался. Верни мою волыну, шеф, и до свиданья. Прав ты был, пора нам разбегаться.

- Да погоди ты, остынь, говорю. - Павлу: - Зачем понадобилось человека трогать? Я тебе все рассказал. Чего не хватало?

- Мы с Браткой дружки ой какие старые. Не тебе, паренек, на нас катить. Ты еще в школе уроки прогуливал, когда мы с ним воевали вместе. На вопросы мои можете и положить, ежели охота, но один вопрос вас интересовать должен поболе моего.

Павел взял со стола недопитый Михаилов стакан, выплеснул остатки в таз под рукомойником, стакан сполоснул. "Ух, ты", - подумал Михаил.

Достав из шкафчика третий, Павел разлил самогон, снял со стола пустую банку, сходил в угол за новой. Похоже, он всю зиму только и делал, что готовился к курортному сезону.

- Выпьем, ребятки, нам о многом теперь помозговать придется. Ты тоже пей, - сказал Мишке, - тебе на сегодня пилотирование отменяется.

- Без отравы? - неприязненно спросил Михаил, берясь за стакан. - Зачем понадобилось меня вырубать? Руками не мог, если так уж надо, обязательно гадость сыпать?

- Руками не хотел, Братка, - вздохнул Павел. - Пейте, мужики, пейте, все чистое.

Михаил влил в себя огненную влагу. Тезка-Мишка, подумав, тоже.

- Ведь главное, почему баклажанная обзывается икрой? - приговаривал Павел, орудуя ложкой. - Потому что тот же самый в баклажанах сплошной белок. Только он. Все остальное обман и профанация идеи.

- Ближе к кассе, Батя, - сказал Михаил. Обрывки тьмы перед глазами исчезли, он вновь чувствовал себя собранным и полным сил.

Надо было расставаться. В конце концов, ну Пашка, ну Батя, ну жизнь когда-то спас. Что ж с того теперь? Михаил, если на то пошло, тоже его не единожды вытаскивал, так уж получалось там. А дороги у них теперь разные. То есть у него, Михаила, своя дорога, а Паша... ему путь совсем короткий остался.

- Так что за вопросик, Батя? Просвети уж, будь добр. Вместо ответа Павел скинул в сторону кипу матрасов в углу. Распахнул дверцы фанерного шкафчика. Тезка-Мишка заглянул внутрь, матюгнулся от чувств.

- Я, мальчики, вашу беседу на подходе сюда слышал. Хорошо слыхать было, отчетливо. Кто вам в машину закладку сунул, хорошей аппаратурой пользуются. Я-то ведь, Братка, грешным делом решил, что ты с пареньком по мою душу явился. Ну, послал вас кто. Не то, что ты мне пел, - осадил он вскинувшегося Михаила. - У меня и среди простых смертных должников хватает. Я здесь три года и только потому живой еще, что нос по ветру держу. Этот ваш, третьего дня который явился, он ведь не пустой пришел, железка под кроватью валяется - его. Что мне было думать? А теперь, я разумею, и вы ко мне "хвоста" привели втемную. Вы меня высветили, мальчики, мне теперь хошь ни хошь с места сниматься насиженного. И поэтому вы пока при мне останетесь, все подмога, ежели занадобится. Вот такая препозиция.

Тезка-Мишка слушал рассуждения Павла и тихо скалился. Он ждал только, когда у него отойдут руки и шея. В гробу он видел разборки шефа Михаила.

- Послушай, - сказал Михаил, - а ты совсем не поверил тому, что я рассказал тебе? О... - покосился на тезку-Мишку, - о НЕЙ?

Прежде чем ответить Павел почесал веко ногтем согнутого указательного пальца.

- Нет, Братка, я не спорю, излагаешь ты красиво. Нормальная легенда. Не знаю, зачем тебе, ну да не я тебе судья. А верить... Братка, Миша, ну кто этому поверит, ты же сам говорил.