Чэд Оливер - Неземные соседи

— Это странная идея.

— Вольмэй, твой народ может читать мои мысли, верно?

— Если ты этого захочешь. Против твоей воли они не могут.

— Я хочу этого. Я сам предлагаю вам себя. Я не стану ничего прятать или утаивать. Вы должны точно знать, кто я и какой я.

— Как ты можешь нам доверять после того, что мы сделали? Я не могу тебе ничего обещать. Я не знаю, что с тобой будет.

Монт сел перед пустым деревом, набил трубку свежим табаком и разжег ее.

— Мы пришельцы, а это ваш мир. Будет правильно, если меня проверят перед вашим судом, как был бы проверен ты, если бы пришел в наш мир. Я заранее принимаю ваш приговор!

Старик сел рядом.

— Другого выбора у тебя бы и не было.

— Я уже сделал свой выбор.

— Не знаю… мы ведь такие разные…

— Разве? Я уже думал об этом. Но так или иначе — теперь действуют силы, которых не сдержать никому из нас. После того, как оба наши народа однажды встретились, они уже никогда не смогут совершенно разделиться. Мы стоим у истока длинной истории, до конца которой нам не дожить. Если мы доверяем друг другу — мы можем стать друзьями. Если нет, нам придется быть врагами!

— Может быть, ваша ошибка в том, что вы пришли сюда.

— Кто знает. Может, твои внуки когда-нибудь будут благодарны нам за это.

— Все очень необычно. Почему вы пришли? Это должно было быть очень долгим и трудным путешествием.

— Почему ты видишь сны средь бела дня? Почему ты живешь в пустом дереве? Мы такие, какие есть! Мой народ неудержим в стремлениях, Вольмэй, он всегда был таким. Для нас звезды — это вечный зов. Ты понимаешь?

— Звезды? — Вольмэй улыбнулся. — Иногда тихими ночами я взбираюсь высоко на дерево и смотрю на них, и меня удивляет…

— Значит, ты меня понял?

— Я не совсем в этом уверен. Ближе всего к звездам я себя чувствую, когда я один, не двигаюсь, и ветер гладит мое лицо. Значит, к звездам можно быть еще ближе.

— Не знаю. Как тебе объяснить…

— Да. Слова — ничто. Но я должен тебя спросить еще о чем-то, Монт.

— Я попытаюсь ответить.

— Как ты можешь доверять самому себе? Ты ведь не знаешь себя — как же ты собираешься узнать, что увидит в тебе мой народ? Твои сны…

— Другой дороги нет.

Вольмэй внимательно посмотрел на него.

— Да, мы можем надеяться. Ты пережил нападение на твой разум — у тебя хватило сил противостоять ему. Это удивительно! В тебе что-то кроется, нечто, что помогает тебе, и потому я надеюсь.

— Хотел бы я знать, что это!

— Хорошо, когда мужчина знает себя. Но мой народ тебя боится. Им будет очень трудно не найти в тебе ничего плохого. Понимаешь?

— Да. Мы все боимся друг друга.

— А ты теперь уже не боишься?

— Страшно боюсь! Но еще больше боюсь не сделать этой попытки.

— Я бы не хотел стать причиной твоих неприятностей.

— Ты же сказал, что другой возможности нет.

— Это верно.

— Тогда ты должен доставить меня в деревню и все им объяснить. Или, если сейчас подходящее для этого время, доставь меня к мужчинам.

Вольмэй с интересом посмотрел на него.

— Ты многое с нас узнал!

Монт почувствовал странную гордость, как будто услышал комплимент своему профессионализму.

— Очень хорошо! — Старик, прищурившись, посмотрел вверх, на кроны деревьев, как будто пытался сосредоточиться, и с минуту молчал.

Монт проследил за его взглядом и увидел маленькое красно-коричневое животное, прятавшееся в ветвях и не сводившее взгляда своих большущих глаз с Вольмэя. Через мгновение зверек исчез.

— Я послал им сообщение, — сказал Вольмэй. — Все будет готово.

— Благодарю тебя.

Старик встал и подошел к дереву.

— Теперь мы чего-нибудь поедим, а потом поспим.

Пойдем завтра утром.

Они пришли в деревню к вечеру. Белое солнце стояло еще довольно высоко над деревьями, будто медля продолжать свой путь. Выраставшие из воды скальные стены каньона, как грязные, старые зеркала, отражали его свет. Водопад в конце каньона был оазисом прохлады, а серебристая река на дне ущелья казалась знакомой и зазывающей.

Казалось, все было, как тогда, и в то же время совершенно иным. На этот раз у реки не играли дети и ни один взрослый не бегал бесцельно взад и вперед.

Над деревней висела атмосфера напряженного ожидания, смешанная со страхом и злобой.

Мердози разожгли на возвышающемся краю скалы большой костер и собрались вокруг высоко вздымавшегося огня — голые тела сомкнулись, темные глаза пристально смотрели.

Монт шел за Вольмэем вверх по извивающейся тропинке. Он не смотрел в эти внимательные глаза. Он смотрел себе под ноги и бодро шагал вперед.

Он казался себе нагим, всеми брошенным л одиноким.

Он не находил ничего, что могло бы его поддержать. Он был беспомощным.

У него не было ни защитников, ни знаний, ни разума.

Он шел на суд к чужим судьям и чужим присяжным, ничего не зная об их мере правоты и неправоты, вины и невиновности. Он даже не знал, что он сделал и чего не делал. Он не знал, чем он был.

С ним перед этим судом стояли все люди Земли. Кто он такой, чтобы выступать представителем целого мира? Конечно, есть много людей лучших, чем он…

Но если действительно знать все, что можно было знать о землянах — пригласили бы его тогда в свой дом?

Он прошел мимо горящих взоров и встал у костра спиной к огню. Было очень жарко. Монт не знал, долго ли выдержит это.

Молодой мужчина с вертикальными голубыми полосами появился перед ним и протянул ему тыквенную бутылку с темной пахучей жидкостью.

— Выпей это! — сказал он. — Выпей это, чтобы твоя душа открылась перед нами.

Монт поднес бутылку к губам и выпил все, что в ней было. Жидкость напоминала крепкое вино.

За его спиной полыхал огонь. Круг глаз сужался и сужался.

Небо начало вращаться.

Я не хочу ничего скрывать. Я хочу впустить их. Я хочу, чтобы они все узнали, увидели, почувствовали…

Черная тьма и яркий свет смешались.

Глаза.

Они были в, нем, в его душе, и внимательно смотрели.

ГЛАВА 17

Стук.

— Кто там?

— Я. Смех.

ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ, КТО Я?

Я Монт Стюарт. Если разум конфронтирует с чем-то новым, он пытается это хотя бы разумно объяснить…

Вопрос: Это то, что ты скрывал в себе всю свою жизнь?

Ответ: Да. Мне стыдно. Всегда было стыдно.

Смех.

Вопрос: Ты не знал, насколько это ничтожно и неважно?

Ответ: Да, не знал.

Вопрос: Ты знаешь так много и так мало. То, что ты хотел нам назвать — это имена? Иуда? Писарро? Наполеон?