Место (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович
Выходит, твари из леса все-таки прорвались внутрь. Причем они принадлежали к разным породам — нижние конечности скелета, раскопанного Евгением снаружи, не имели ничего общего с этим… Час от часу не легче — они не только агрессивны, но и способны к кооперации!
А вот пули, сразившие их, может быть, и были выпущены из одного оружия. Но монстр, застреленный в углу передней, не забрал с собой своего противника. Судя по положению скелета стрелявшего, удар ему был нанесен сзади, из коридора…
Евгений подошел к останкам твари под вешалкой, приподнял куртку. Света в угол попадало мало, но он все же различил ребра бочкообразной, словно бы раздутой грудной клетки и маленький приплюснутый череп, формой похожий на баклажан, глубоко вдавленный в плечи. Рук не было вовсе. Возможно, при жизни их заменяли какие-нибудь щупальца. Юноша брезгливо бросил куртку обратно.
С топором в руке он вернулся в коридор и на сей раз повернулся к ближайшей двери справа. Здесь ему не потребовалось ничего ломать и высаживать — это уже было сделано до него. Изрубленная дверь была приоткрыта; Евгений толкнул ее, желая открыть полностью, но вместо этого она шумно рухнула внутрь помещения. Дракин закашлялся от поднявшейся пыли. Затем вошел, ориентируясь на тонкие полоски света между забившими окно досками. На сей раз он двигался в темноте с особой осторожностью, но под ногой что-то все же загрохотало — судя по звуку, металлическое и довольно большое. Орудуя топором, Евгений освободил окно и обернулся, осматривая комнату.
Ага, вот, кажется, и генератор. Работал, очевидно, на дизельном топливе; выхлопной патрубок присоединен к трубе, уходящей в потолок… Жгут проводов уходил в отверстие в стене. Теперь, однако, вырванные провода валялись на полу и свисали из корпуса, как выпущенные кишки. Стекла круглых стрелочных индикаторов были разбиты. Посередине небольшой комнаты валялись две канистры (на одну из них, очевидно, и наткнулся в темноте Евгений); они были открыты и, естественно, пусты. Дракину показалось, что он еще различает слабый запах солярки, хотя это, очевидно, могло быть лишь результатом самовнушения. Тем не менее, что-то заставило его повнимательнее присмотреться к грязному полу. Сперва он различил размокший спичечный коробок; присев на корточки, он попытался открыть его. Тонкая картонка расползлась под пальцами; внутри было пусто. Зато теперь он увидел несколько спичек, валяющихся на полу. Все они были обгорелыми, кроме одной — сломавшейся.
Это что же получается? Канистры опрокинуты не случайно, кто-то специально вылил солярку на пол и пытался ее поджечь? Что за идиотизм? Во-первых, лужа дизельного топлива от брошенной спички не загорится, во-вторых, кому вообще понадобилось устраивать пожар в деревянном доме? Монстрам? Они сумели разобраться не только с топором и гвоздями, но и со спичками? Или же…
Больше ничего интересного в генераторной не оказалось. В том числе и трупов. А может, тот, кого распяли на двери кладовой напротив, был выволочен как раз отсюда? Евгению так и представилась у него на груди табличка «Поджигатель». Хотя, конечно, никакой таблички там не было…
Дракин двинулся дальше по коридору. Следующая дверь слева. Верхняя половина изрублена в щепки, но нижняя при попытке ее открыть упирается в какое-то препятствие. Похоже, ее баррикадировали изнутри… Ладно, посмотрим пока, что в комнате напротив, а там, глядишь, станет светлее… Здесь дверь была выбита внутрь и валялась на полу. Сама комната оказалась больше предыдущих, аж с двумя окнами. Под ногами хрустело битое стекло и что-то еще. Проделав уже привычные манипуляции с закрывавшими окна досками, Евгений понял, что оказался в какой-то лаборатории — разгромленной со всем возможным остервенением. Причем громили, похоже, не только голыми руками — на полу, среди разбитых пробирок и предметных стекол, вырванных с мясом радиодеталей и проводов, опрокинутых кювет и корпусов отдельных приборов валялась погнутая от усердия лопата. Впрочем, от нее досталось не только оборудованию; вглядевшись, юноша увидел присохшие к бурому лезвию волосы… В нескольких местах на полу сквозь пыль и грязь проступали темные пятна — кровь, реактивы? Евгений наклонился и поднял один из приборов. Вольтметр, громоздкий, в круглом черном корпусе — не чета современным легким тестерам. А это что? Кажется, обычный атмосферный барометр. А вот целая плата с раздавленными в крошево радиолампами. А это что еще за кассовый аппарат? А, должно быть, механический арифмометр — тоже с вмятиной на корпусе; Евгений попытался покрутить ручку, но ее заклинило. Разбитый термометр — похоже, ртутный… лучше здесь не задерживаться, пары ртути, кажется, сохраняются десятилетиями! А этим микроскопом — а именно, его широким основанием — должно быть, в самом буквальном смысле забивали гвозди. Не исключено, что те самые…
Евгений почувствовал нарастающий гнев. Это зрелище варварского погрома в научной лаборатории возмутило его больше, чем сцены жестоких убийств! Кое-где среди обломков попадались и обрывки бумаги — пожелтевшие, исписанные выцветшими чернилами. Евгений попытался собрать их в надежде сложить вместе, но, похоже, это были куски разных страниц. Обрывок какого-то графика на миллиметровке, столбик цифр, почти не отличающихся друг от друга, клочок отпечатанной типографским способом электрической схемы, другой клочок, с размашистыми буквами от руки —
по-прежн
не удалось
стается неустановл
Ладно. Похоже, здесь уже ничего полезного не найти.
Уже выходя из помещения, Евгений заметил на столе возле двери керосиновую лампу — как ни странно, не пострадавшую. Юноша хмыкнул — настолько неуместным казался этот атрибут девятнадцатого столетия в физической лаборатории двадцатого, среди электрических приборов. Евгений покрутил лампу в руке — керосин из нее, конечно, давно испарился — и поставил обратно.
Он вернулся к комнате с забаррикадированной дверью. Теперь, в свете, падавшем из дверного проема лаборатории, стало ясно, что некогда это было жилое помещение, с раскладушками и тумбочками. Ныне вся эта мебель громоздилась, сваленная перед дверью. Впрочем, баррикада получилась не слишком надежная. Подтверждением чему была не только разломанная дверь, но и кости в истлевшем тряпье, белевшие среди стальных труб раскладушек и на полу вокруг. Целых скелетов не было; кости были человеческие и нечеловеческие, вперемешку. Вот сломанная рука, все еще с часами на запястье… а вот уродливая трехпалая клешня, похожая на полураскрытый адский бутон… явно разные ребра переплелись так, что теперь, небось, и не расцепишь… большая бедренная кость — черт ее знает, чья, может, и человеческая… определенно человеческая нижняя челюсть с золотым зубом… какие-то выгнутые и зазубренные костяные пластины, которым в человеческом скелете даже нет аналога… Евгений так и не понял, останки скольких существ здесь находятся и нашли ли они свой конец в яростной битве в этой комнате, или кто-то укладывал в баррикаду, помимо мебели, еще и трупы. А то и расчлененные куски таковых.
А может, не в баррикаду? Может, здесь состоялось пиршество победителей?
Лезть внутрь, рискуя пораниться об острые зубы разломанной двери, Дракин не захотел — похоже, в комнате все равно не было ничего полезного. Он двинулся дальше.
Две маленькие комнатки слева. Первая — даже без окна. При попытке найти таковое Евгений уперся в какую-то высокую и громоздкую железную конструкцию, установленную на квадратном столе. Ему, чья юность пришлась уже на эпоху цифровой фотографии, потребовалась, наверное, целая минута, чтобы понять, что это такое. За тубусом фотоувеличителя он наткнулся на невидимую в темноте веревку, на которой все еще висели на прищепках покоробившиеся снимки. Обрадованный находкой, Дракин вышел с ними в коридор и отошел туда, где посветлее, но тут его ждало разочарование. Все снимки были отвратного качества, причем не от старости — они были не в фокусе. Похоже, фотограф совершенно не умел снимать: лес, дом, локомобиль на заднем плане получились вполне отчетливо, но на переднем виднелись лишь мутные силуэты, настолько размазанные, что даже невозможно было сказать, люди это или нет. Тем не менее, при всей их размытости, было в них нечто неприятное. То была не простая досада от вида некачественной фотографии. Нет — нечто, напротив, наводившее на мысль, что это даже хорошо, что они не видны четко… Евгений поморщился: вот ведь чушь лезет в голову.
