Святослав Логинов - Филолог
Он понимал, что на этот раз в правдивых словах нет истины; Анита понимает их по-своему, для него фраза: «У меня нет отца», — означает, что отец погиб в бою или умер от какой-то болезни. И даже прибавление: «никогда не было», — положения не выправляет; Анита наверняка подумала, что Верис просто не знает, кто из мужчин был его отцом. И, наверное, к лучшему, что истинный смысл слов ей неизвестен.
— Даль — древний герой, — пояснил Верис. — Он научил людей разговаривать и писать книги.
— А до этого все были как кучники?
— Примерно так.
— Жуть какая! — Анита поёжилась, а Верис вдруг подумал, что его подруга не знает о кучниках ничего. Они приходят и убивают — большего о них не нужно знать. Невозможно представить, что убийца занимается, чем бы то ни было, кроме своего кровавого промысла. Обжора — жрёт, соня — спит, а убийца — убивает; иных занятий у них нет. Потому и страшно представить, что все могут быть как кучники.
Анита взяла упеленатого Даля, принялась баюкать его, словно не она, а Даль был напуган картиной безгласого человечества.
Баюкать — баять, говорить, уговаривать. Как бессловесные кучники нянькают своих детей, ведь, не зная слов, они не могут баюкать их?… Впрочем, самого Вериса тоже никто не баюкал, вместо мамок и нянек у него была собственная программа. Потому и не сложились отношения с Гэллой Гольц. А если вспомнить, что изобретатель языка Владимир Даль сам родился в дословесную эпоху, то, значит, и его никто не баюкал. Тогда становятся понятны странные строки словаря, посвящённые слову «мать»: «Эта кобыла — мать вашей лошади».
— А-а!.. Баю-бай!.. — пела Анита.
Баять — говорить. Что делаю? — баю. Что баю? — бай. Последнее тоже не с проста ума произносится. Ещё одно древнейшее слово просто первый звук в нём — глухое «п», стал звонким из-за соседства со звонким «б» предыдущего слова. Должно быть: Баю-пай. Пай, пая — хороший, тихий, мирный. Баю-бай в переводе на современный язык означает: «говорю тебе, будь паинькой». Тысячелетней древностью веет от этих слов, и конца им не будет, пока люди остаются людьми. К сожалению, часть человечества впала в дикость и из всего сонма слов сохранила единственно изражение «кайф» и ему подобные. Иные люди, порхая среди звёзд, заигрались настолько, что впали в дикость ещё глупейшую. Подлинными людьми остались одни болотные варвары, которых, того гляди, перемешают с мокрой грязью алчные соседи.
— У нас теперь настоящая семья, — сказала Анита. — Завтра пойдём в святилище, показывать Дальку.
Святилище — корень «свят-свет» — нечто просвещающее тёмные стороны бытия. С другой стороны, гласная в слове не зря сменилась, слишком уж святость от света открещивается. Насколько помнил Верис, святилища предпочитают устраивать в подземельях, катакомбах и сумрачных храмах, что говорит о нелюбви к свету. Святилища посвящены всевозможным богам: бессмертным и всемогущим. Видом они подобны людям, если, конечно, не вздумали скуки ради, отрастить клыки, когти или ноги с копытом на конце. Или, например, хвост. Чудо-юдо, боже мой!
Но даже те из богов, кто сохранил человеческий образ и подобие, на самом деле не люди. Они играют в людей.
Играть в людей — в три слова вложен двоякий смысл. Можно играть, изображая людей, притворяясь людьми, а можно играть людьми, как играют в куклы, забавляться людьми, пока не надоест, а потом оторвать наскучившей игрушке голову. С какой стороны ни посмотри, бог это Гэлла Гольц.
Замечательно, что понятие бога возникло ещё во времена Даля, а быть может, и раньше, что отмечено в многочисленных поговорках. «В какой земле жить, тому и богу служить», «Зачем тому богу молиться, что не милует», «На тебе, боже, что нам негоже». Все русские поговорки и пословицы показывают нелюбовь к понятию «бог». Есть и совсем жуткие приговорки: «Бог дал, бог и взял», «Господь посетил» или «Никто, как бог!» — для обозначения непоправимых бед и несчастий. И, наконец, «Страху господню научу» — обещание злобной и бессмысленной жестокости. Неужто и в те баснословные времена некто подобный Гэлле Гольц обитал во вселенной и приходил развлекаться на беззащитную Землю? А людская память, запечатленная в слове, сохранила об этом воспоминание?
Впрочем, о святилище Анита говорила безо всякого недоброжелательства или хотя бы тревоги. И Верис кивнул согласно. Надо же узнать, что это на самом деле, а не в размышлениях досужего разума.
На следующий день собрались и пошли. Идти пришлось на дальние острова, где располагалось лишь несколько хуторков. Близкое море перехлёстывало здесь через дюны, вода в болоте была солёной, и огородничеством — традиционным занятием поселян, на дальних островах не занимались.
Болото густо заросло камышом и спутанной травой, похожей на ржавую проволоку. По весне проволока зацветала мелкими розовыми цветочками. Две недели заросли гудели пчёлами, пчеловодство было основным занятием хуторян. Кроме того, они собирали ракушки, улиток, прочую живность, не брезгавшую солёным илом. Пиявки в меду считались лакомством и целебным средством, ими Анита откармливала Вериса во время болезни, а Верис потчевал Аниту сразу после родов. За горшочек, полный лоснящихся чёрных пиявок, залитых тягучим проволочным мёдом, отдал стрелялку и два узких ванадиевых ножа, брошенных бежавшими попрыгунчиками. Первое время попрыгунчики бросали очень много оружия, так что поселяне смогли как следует вооружиться.
Во, как оружились!
Когда проволочная трава отцветала и вместо розовых лепестком начинала осыпать путника тучей безжалостных колючек, пчёлы летали на огороды и скудные поля, не видя никакой разницы между собственностью поселян и кучников. Верис порой думал, что предпринял бы главный, узнай он об этом преступлении? Наверное, приказал бы бить залётных пчёл. Впрочем, судя по обедам чистых, у кучников тоже имелись пасеки, пчёлы с которых по весне летали за взятком на Ржавые болота. Пчёлам нет дела до политики, именно поэтому всё на свете фигня, кроме пчёл.
Тут и там из гниющей топи торчали огрызки стен, выкрошенные и стёртые временем. Должно быть, когда-то здесь был город, но потом люди ушли, а пришло море, но не сумело затопить местность как следует; осталось солёное болото, перемежаемое развалинами, в которых трудно признать что-либо осмысленное.
— Что это?
— Руины.
— Я понимаю, что руины. А прежде, что было?
— И прежде были руины.
— Зачем?
— Не знаю. Старые люди строили, они знали, а нам не передали. И в книгах об этом ничего не написано.
— «Распалась связь времён», — процитировал Верис, отчаянно пытаясь вспомнить, откуда в собственную память запала эта строка. Был бы во всеоружии дополнительной памяти, вопрос бы такой не стоял, но зато и не заметил бы, что некогда строчка эта так легла на душу, что осталась не в машинной, а своей памяти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});