Константин Бояндин - Последний час надежды

Доминик права. Я никогда не отучусь оправдываться в том, чего не делал. Никогда, наверное, не отучусь. Говорить оказалось невероятно тяжело.

— Софи, — она улыбнулась, слеза скатилась по левой щеке. — Не слушай её. Я не собирался домогаться тебя.

Она обняла меня. Резко, крепко, неожиданно. Привстала, коснулась сухими губами моей щеки.

— Я знаю, — услышал я шёпот. София отошла от меня. Два или три удара сердца мы стояли и смотрели друг на друга, улыбаясь. Она кивнула и повернулась к двери. Ещё пять секунд, и я один.

Только Господь всемогущий в состоянии понять женщин.

На столе уже ничего не было. Только фонарик, в форме керосиновой лампы. Забавный. Внутри горела свеча. Ароматическая, с жасмином.

Оказывается, правую, ближайшую к двери часть дивана можно было раздвинуть, чуть не вдвое. Ники так и сделала. Постель была готова. Сама Доминик так и сидела на табурете.

— Не уговорил? — подняла она взгляд. — Может, мне попробовать?

Я думал, что страшно разозлюсь. Но отчего-то совершенно успокоился. Может, у меня уже не было сил злиться. Я сел на краешек получившейся кровати.

— Ники, ты…

— …сумасшедшая, я знаю. Брюс, поверь, так было бы лучше. Для вас обоих.

Спать не хотелось, и это неправильно. Я упёрся локтями в колени, спрятал лицо в ладонях.

— Брюс, тебе нужно заснуть, — Ники присела передо мной. — День получился длинным. Завтра ты отдохнёшь, как следует.

— Ты забыла сказать «обещаю», — проворчал я.

— Завтра ты отдохнёшь, как следует, обещаю.

Она не улыбнулась. Говорила и смотрела серьёзно.

Я молча поднялся, прошёл к дальнему шкафу. Разоблачился, повесил всё в шкаф. Стараясь не смотреть на Ники, вернулся к дивану и забрался под одеяло. И сразу почувствовал, что действительно хочу спать. Ники «задула» фонарик и села прямо на пол, на ковер. Я чувствовал, что она смотрит на меня.

— Ты не будешь спать? — поинтересовался я, понизив голос.

— Не люблю спать одетой. Высплюсь завтра.

— Зачем тогда стелила на двоих?

— Когда ты вошёл, мне показалось, что ты не захочешь прикасаться ко мне.

Я отрицательно покачал головой. Не знаю, как она это заметила в кромешной темноте, но через полминуты она скользнула под одеяло. Прижалась, прильнула ко мне. И всё. И ничего больше.

— Спи, — шепнула она. — Завтра всё будет иначе, обещаю.

Глава 7. Зодчие некрополя

Брюс, 22 июня 2010 года, 7:20

Я выпал из сна. Сознание включилось неожиданно, как свет от щелчка выключателя. Водоворот вчерашних событий, откровения, которыми мы делились, признание Софии… Всё виделось ярким и отчётливым, я мог вспомнить каждое слово, каждую мелочь. Но ощущение потери реальности, отрыва от реальности прошло. Вагон едва заметно покачивает, в купе брезжит серый рассветный сумрак. На сегодня обещали грозы, порывистый ветер. «Обещали»…

Ники обнимала меня за шею, положила голову мне на плечо. Её дыхание, полевые цветы. И три остальных её запаха. Я вслушивался в её дыхание, смутно ощущал, как бьётся её сердце. Осторожно, чтобы не пошевелить Ники, высвободил левую руку, прикоснулся к её щеке. Она издала звук, напомнивший мурлыканье кошки, пошевелилась, прижалась ко мне сильнее.

Когда я мечтал, как о несбыточном, о такой вот ночи? Ещё тогда, в сентябре? О да, наверное. Помню, какие образы приходили на ум, какие фантазии. Грёзы, особенно приятные тем, что наяву такое не может, не имеет права случаться. Человеку не должно быть настолько хорошо, цена за подобное должна быть непомерной.

Я не проснулся окончательно, но и не спал — слегка приподнял голову, осмотрелся. Всё, как и раньше. Одежда Ники на полу. Как в фильмах, там обожают подобные картины. Дорожка из брошенных под ноги предметов одежды, на пути к кровати.

Ники вновь мурлыкнула, что-то едва заметно прошептала. Почему меня не удивляет, что я здесь, с ней? Сколько она сделала для того, чтобы стереть меня с лица земли? Странно было вспоминать это сейчас. Словно Ники подменили, вчера. Мне было бы приятнее считать, что её подменили, что всё можно забыть и простить, если бы не её вчерашние слова.

«Мерзкая сплетница». Это точно. Не знаю, что она там говорила про других. Про меня — много разной гадости. Словно с цепи сорвалась. Словно взбесилась. Я не думал, что можно говорить про других такое, а потом невинно улыбаться этим же людям в лицо…

«Я стравливаю людей». Это точно. У тебя талант стравливать, Ники. Поль, спаси Господь его душу, Жан, все остальные — мы же были друзьями. Настоящими. И что она с нами сделала, всего за неделю?

«Мне нравится унижать людей, делать им больно». Да, тебе нравится. Я помню, как на меня смотрели на дне её рождения. «Что ещё ждать от сына уголовника!» Господи, Ники, как ты выкопала всё это, зачем рылась в подобном? Я помнил напряжённый, резкий тон матери по телефону. Кто сказал тебе, Брюс? Кто этот мерзавец? И ректор, его надменный и презрительный тон. Зачем вы скрыли судимость своего отца, господин Деверо? Нет, грехи отцов не наследуются, мы цивилизованные люди, но форма есть форма, не я выдумал этот пункт в анкете…

Я знаю, мама, кто этот мерзавец. Мерзавка. Она спит сейчас у меня на плече. Мне страшно даже подумать об этом, но я её люблю. По-настоящему. Под этим словом я понимаю вовсе не то, что, скажем, Поль. И его приятели, мир их праху. Я люблю её, пусть даже то, что она сделала, никому не прощают.

— Я знаю, Брюс — прошептала она едва слышно. Я вздрогнул так, что едва не сбросил её на пол. Она тихо рассмеялась, повернулась на спину, по-прежнему прижимая голову к моему плечу. — Всё ждала, когда ты это скажешь.

О боже. Я что, говорил вслух, все свои мысли?

— Нет, Брюс, ты не говорил, — услышал я. Она приподнялась на локте, взглянула мне в лицо. Улыбалась. Ты всё-таки ведьма, Ники. Я не могу думать о тебе хорошо, но не в состоянии прогнать тебя, оттолкнуть. Я всё-таки сплю. Всё ещё сплю.

— Ты не спишь, — услышал я. Но губы Ники не шевельнулись.

О господи!

— Ты читаешь мысли?! — в голове случилась полная неразбериха. Я не узнал своего голоса — хриплый, скрежещущий. Ники приложила палец к моим губам.

«Думай», раздалось у меня в голове. «Просто думай».

Я закрыл глаза.

«Этого не бывает, Ники».

Она рассмеялась. Вслух, если можно так сказать. Повернулась, обняла, прижалась щекой к моей щеке.

«Ники, что происходит?»

«Мы подъезжаем. Не беспокойся, нас не потревожат. Ни нас, ни их. Уйдём, когда захотим».

«Я не об этом».

Она вновь рассмеялась. На этот раз мысленно. Странное ощущение — смех отражался, возвращался эхом, которое воспринималось не ушами.