Джек Уильямсон - Легион Времени. (Сборник)

— Моя библиотека.

Через весь дом Кросно шел не останавливаясь, а у этой двери вдруг застыл, как будто приглашая меня заглянуть в комнату. Я вошел. Потолок комнаты представлял собой настоящий планетарий со сложным механизмом. Вдоль стен стояли стеклянные ящики с моделями, насколько я понял, экспериментальных ракет. Мой спутник молча показал мне книжные шкафы с работами по химии взрывчатых веществ, аэродинамике, небесной механике и астрофизике. Пораженный, я снова встретился глазами с Кросно.

— Да, Хорн, — кивнул он, — вы будете первым астронавтом.

— То есть, — промямлил я, — вы хотите сказать, что я полечу... в космос?

И тут на лице моего хозяина появилось отчаяние.

— Идемте, — произнес он. — Идемте в сад.

Лунный свет волшебным образом преобразил нестриженые деревья и запущенные лужайки усадьбы. В темном небе сияли холодные огни звезд. На западе низко над горизонтом каплей расплавленного серебра висела Венера. Потом я увидел это и остановился, словно громом пораженный.

Бетонный пол окруженного старыми досками полуразобранного сарая служил основанием высокому сверкающему цилиндру. Колоколообразные сопла отбрасывали на траву длинные черные тени. К сверкающему боку огромного сооружения прилепилась хрупкая металлическая лесенка. Она была не меньше шестидесяти футов длиной и кончалась высоко вверху у темного круглого люка.

— Но это же... — пробормотал я. — Это...

— Это моя ракета, — сдавленным голосом ответил Кросно. — Я назвал ее «Астронавт».

Лицо доктора побледнело.

— Двадцать лет я ее строил, Хорн. А теперь, когда она наконец готова, я вынужден послать другого. Сердце стало слабым — мне просто не выдержать стартовых перегрузок.

И вдруг я ощутил угрозу, исходящую от сверкающего цилиндра ракеты. Не в первый раз внутренний голос предостерегал меня. И я уже знал, что пренебрегать этим — значит встретиться лицом к лицу со смертью. На этот раз смертельная опасность исходила от ракеты Кросно.

Я повернулся к изобретателю.

— Знаете, Кросно, я, конечно, исследователь. Я рискую и люблю рисковать. Но если вы думаете, что я позволю кому-то запихнуть меня в консервную банку и отправить на Луну...

Бледное лицо Кросно выражало такую муку, что я невольно умолк.

— Не на Луну, Хорн.

Он вытянул длинную руку, указывая на запад, где все еще горела яркая Вечерняя звезда:

— Не на Луну, а на Венеру. Это первый полет в истории человечества.

У меня перехватило дыхание.

— «Астронавт» — хороший корабль, — продолжал Кросно. — Он долетит до Венеры, приземлится там и доставит вас обратно во время следующего сближения планет. Таким образом, у вас будет несколько месяцев на то, чтобы все там изучить. Повезет — останетесь живы и все мне расскажете.

Он не отрывал от меня испытующего взгляда.

— Ну, каково ваше решение, Хорн?

— Дайте мне время подумать, — ответил я. — Мне надо побыть одному.

Я вышел из сада и шел, не останавливаясь, пока не добрался до открытой вершины какого-то небольшого холма. В осеннем небе ярко сверкали многочисленные созвездия. Где-то внизу стрекотали кузнечики и квакала одинокая лягушка. Ветер приносил из долины слабый аромат цветов.

Долго я простоял так, глядя на Венеру и далекие звезды. Да, жизнь была неласкова со мной, а после смерти Доны я и вовсе не дорожил ею. Но могу ли я добровольно отказаться от нее — отказаться, быть может, навеки?

Я мучился сомнениями, пока не увидел падающую звезду. Яркий огонек сорвался с неба где-то между Кассиопеей и Персеем, напомнив мне почему-то о том огне, который постоянно горит в сердце ученого, — неистовой жажде познания.

И тут случилось нечто необъяснимое. Сначала растаяли очертания холма и долины, и я остался в полной темноте. Затем пришло видение. Я увидел спящую в хрустальном ящике прекрасную молодую женщину. Черты ее показались мне до боли знакомыми. Женщина проснулась, раскрылись полные ужаса темно-фиолетовые глаза. Потом она села, и темно-рыжие густые волосы плащом укрыли ее фигуру. А потом раздался ее голос — голос женщины из хрустального гроба:

— Иди, Барри Хорн! Ты должен идти!

В следующую секунду видение исчезло. Я снова стоял на вершине холма, над залитой лунным светом благоухающей долиной. Но сердце мое отчаянно колотилось от волнения.

Женщина, которую я только что видел, была Доной Кэридан!

Занятия наукой почти совсем лишили меня предрассудков. Спускаясь по склону холма, я размышлял, не переусердствовал ли, пытаясь утопить свое горе в вине. Может, это все-таки галлюцинация? Но видение было слишком реально, и я не мог забыть ужаса в глазах женщины. Я должен был лететь.

Вернувшись к Кросно, я сообщил ему о своем решении.

— Когда?

Кросно ответил, что Венера и Земля сейчас сближаются, и скоро расстояние между ними станет минимальным. Расчеты траектории полета базировались на том, что «Астронавт» стартует в три часа утра в ближайшее воскресенье.

— То есть через четыре дня, — подытожил он. — Подготовиться успеете?

Я сказал, что успею. Действительно, времени на сборы ушло смехотворно мало. Вещей у меня было немного, звонок адвокату тоже недолог... Вскоре я вернулся к Кросно, чтобы за оставшиеся дни разобраться в механизме ракеты и научиться ею управлять.

Самой страшной опасностью открытого космоса было, по словам Кросно, космическое излучение. Корпус ракеты — не преграда для этих смертоносных лучей, поэтому перед стартом я должен был принимать специальное лекарство.

— Препарат создан специально для меня одним из лучших специалистов по радиации, — объяснял Кросно. — Он использовал модифицированную формулу Петри. Основой препарата служит одна из солей урана — наименее ядовитая. Мы хотели нейтрализовать воздействие одного типа радиации с помощью другого.

Дважды в день Кросно делал мне инъекцию зеленоватой жидкости. Результат был довольно неожиданным — я совершенно разучился спать. Заснуть не помогала даже изнуряющая усталость.

В последнюю ночь перед стартом, когда все было готово к полету, Кросно велел мне отдохнуть у себя в комнате. Однако бессонница выгнала меня на улицу. Несколько долгих часов бродил я по полям и рощам усадьбы. Лунный свет окрашивал мир в волшебные серебристые тона. Где-то вдали гудел поезд и лаяли собаки. Воздух был напитан осенними запахами. И мне вдруг стало ужасно жаль, что я покидаю Землю, оставляю все это — кто знает, надолго или навсегда?

Думал я и о Доне, о ее смерти. Глупостью и ребячеством казалась мне теперь ссора с ее родными. Следовало бы помириться с ними — ради Доны и ради маленького Барри. Ужасно захотелось найти телефон и позвонить им прямо сейчас, услышать голос сына...