Андрей Столяров - Боги Осенью

– Ах!.. - снова негромко, но очень отчетливо сказала Алиса.

Коробчатый хрупкий лист сорвался с ближайшего тополя, тихо, как сказочная ладья, проплыл под фонарем, вдруг озарившим его, и бесшумно нырнул в темноту - за чугунную ограду канала.

Куда он теперь поплывет? В какую осень? Не знаю.

И, видимо, не узнаю уже никогда. Потому что лорд Тенто отвесил мне церемонный поклон и, поведя подбородком, вновь выставил меч вперед.

Заискрились бриллиантовые пуговицы на камзоле.

– Продолжим...

14

Вот, когда он взялся за меня по-настоящему. Все предшествующие леность и снисходительность были отброшены. Тенто насторожился, собрался, и я сразу же ощутил страшную силу своего противника. Он уже не играл со мной, как кошка с мышкой, а отражал удары коротко, сильно, с той нервной точностью, какая в данный момент только и требовалась, а когда он наносил удар в свою очередь, мощь его, принятая на Эрринор, снова игольчатой болью отдавалась в суставах. Колени у меня подгибались, и я лишь чудовищным напряжением воли удерживался, чтобы не сесть на пыльную мостовую.

К тому же он начал пританцовывать вокруг меня. Вдруг - исчезнет из поля зрения и обнаружится двумя шагами левее, то порхнет, словно бабочка, то придвинется массивной фигурой почти вплотную. Не знаю уж, каким чудом я предугадывал его неожиданные маневры. Думать мне было некогда, я слепо повиновался влекущим приказаниям Эрринора. Мой оживший клинок гораздо лучше меня знал, что следует делать. И хотя лорд Тенто по-прежнему явно превосходил меня в мастерстве смертельного поединка, - в том, по крайней мере, что на каждый удар, нанесенный мной, он отвечал двумя, а то и тремя атакующими ударами, темп ведения боя он навязывал мне играючи - но и я уже не был пешкой, которую можно было смахнуть с доски в любую минуту. Это была уже не игра, а именно поединок. Тенто не мог просто убить меня, когда бы ему захотелось, а был вынужден прорубаться сквозь многолепестковую круговую защиту, поставленную Эрринором. И не только прорубаться, что само по себе, вероятно, было не так уж и трудно, а ещё и смотреть, чтобы ни одно из плазменных отражений не задело его самого.

Это его, по-видимому, раздражало. Я, во всяком случае, начал слышать неровные хрипловатые вздохи, рвущиеся из горла. Воздуха ему не хватало, как мне в начале боя. А один раз он после выпада, не достигшего цели, он неприятно и громко выругался сквозь зубы. Для меня его ругань прозвучала как высшая похвала. Мне даже удалось развернуть его против света. Я не думаю, что покачивающийся высоко над нашими головами фонарь так уж ему мешал, свет был слабый и не способный по-настоящему ослепить, но, по крайней мере, мое собственное лицо теперь было в тени, и лорд Тенто не мог читать по нему, как по раскрытой книге. У меня появилось одно из маленьких преимуществ.

Кажется, я только сейчас как следует его разглядел: крепкий литой подбородок, будто высеченный из гранита, полные светлого студня глаза, нос крючком и будто вставшая дыбом, пружинистая лохматая шевелюра. Внешность бойца, не знающего жалости и пощады. Поразить такого мечом - действительно высокая честь для воина. Я был горд, что лорд Тенто в признал меня равным себе. Звездная музыка боя рождала во мне ранее незнакомое вдохновение. Звучала она уже непрерывно, точно долгоиграющая пластинка, и прозрачная всепроникающая мелодия бросала меня из стороны в сторону.

Я, наверное, тоже теперь порхал, как бабочка. Мельком я видел Алису, держащуюся обеими руками за щеки, а за нею - Гийома, высокого, хмуровато-настойчивого. Они рассчитывали на меня. Я был их последней надеждой - здесь, на набережной, в пучине истекающего сентября. Я бился не только за Геррика или за себя, но и за них - тоже. И, вычерчивая Эрринором немыслимо-блистающие сквозь сумрак фигуры, глядя, как отражения, срывающиеся с клинка, тают и распадаются в воздухе, слыша странную музыку, создаваемую соприкосновениями двух мечей, я испытывал наслаждение, которому, казалось, нет равных. Я бросил вызов на поединок. Я сражался в честном и открытом бою, один на один со своим противником. Я взял в руки меч, и звезды пели мне необыкновенными голосами. Я должен был победить или погибнуть. Ледяной яркий месяц висел над изгибом канала, покачивались фонари, конусами света шаркая по асфальту, воздух был свеж и пьянил, как вино из волшебного винограда. Я был счастлив, и я с трудом удерживался, чтобы не запеть во весь голос.

Тем не менее, положение мое было все равно безнадежным. Пусть я неожиданно для всех проявил чудеса ловкости и отваги, пусть внезапно, но очень кстати пробудившийся Эрринор, подчинив меня, защищал от мерзкого прикосновения смерти, и пусть я даже каким-то чудом нанес рану самому лорду Тенто, однако, по сути, это не имело никакого значения. Смысл происходящего от этого не изменился. Мне по-прежнему противостоял один из лучших бойцов того мира, с раннего детства, как рассказывала Алиса, взявший меч в руки и привыкший сражаться. Он был опытнее меня, по-видимому, раз в десять. И потому исход схватки сомнения все-таки не вызывал. Я, конечно, мог бы слегка оттянуть неизбежный финал, я, наверное, был бы способен ценой невероятного напряжения продержаться ещё какое-то время, может быть, мне даже удалось бы вторично ранить его - это, правда, уже из области наивных мечтаний - но изменить результат поединка было не в моей власти. Я не мог, как бы там ни сложилось, победить лорда Тенто, и вся радость моя была радостью мотылька, пляшущего возле пламени. Сейчас огонь опалит нежные крылья, осыплется пыльца, оплавятся усики, и безвольное тельце шлепнется в щель пола. Никто этого не заметит.

Так произойдет и со мной. Я это знал. Уже видны были признаки надвигающейся катастрофы. Потому что как бы я ни прыгал по шершавой тверди асфальта, разумеется, уступая тому же Тенто и в грации, и в быстроте, как бы я ни размахивал Эрринором, пытаясь поставить защиту, которую нельзя будет преодолеть, как бы ни выкручивался и ни изгибался, одновременно чувствуя физическую недостаточность своего тела - все же тренироваться на мечах надо именно с детства - сверкающий многолепестковый цветок, созданный отражениями, уже окружал меня полупрозрачной чашечкой, вроде тюльпана, и она неуклонно смыкалась, оставляя все меньше и меньше пространства для жизни. Было ясно, что скоро она сомкнется вокруг меня окончательно, коснется, опалит мучительным холодом, прервет ту нить, на которой пока ещё бьется сердце, и я, как Геррик, повалюсь на пыльную мостовую.

Только в отличие от лорда Геррика мне некому будет передать синее Кольцо власти. У меня нет такого кольца, у меня вообще ничего нет.

Нет, и не надо.