Станислав Родионов - Искатель. 2009. Выпуск №07

Они сушили сухари и прятали конфеты, и однажды, когда показалось, что запасов достаточно, убежали из детского дома навсегда — дождались, когда все в палате уснут, тихонько положили вместо себя кукол из свернутой одежды и вылезли из жилого корпуса через окно девчоночьего туалета.

В ту ночь шел сильный дождь, и они сидели в шалаше, мокрые и как никогда счастливые. Сначала это был самый обыкновенный дождь, невидимо шелестевший в листве, тонкими струйками проникавший сквозь кровлю, построенную их неумелыми руками, непременно прямо за шиворот: вздрогнуть, сведя лопатки, когда холодная капля скользнет по ложбинке спины…

Никогда в жизни, ни раньше, ни позже, не были они так близки с сестрой. Они громко, возбужденно говорили, часто хватая друг друга за руки, за плечи, и будущее казалось им бесспорно счастливым и ослепительно прекрасным.

И вдруг яркий янтарный свет разорвал кромешную ночь. Они испугались, что прямо на их шалаш несется машина с горящими фарами, и выскочили наружу. То, что они увидели, повергло их в ужас. Большой оранжевый шар повис меж стволами; казалось, он существует где-то совсем рядом, в этом пространстве, которое еще минуту назад было таким уютным, таким безусловно своим.

Больше всего это походило на луну, взошедшую над рекой, но глаза отказывались верить такой странной луне: ведь ливень не прекращался, значит, небо было обложено тучами и они не могли видеть никакой луны.

Они побежали, царапая голые ноги о кусты, но это светящееся, странное, побежало за ними, мелькая меж стволами. Наконец их вынесло на обрыв. Это и вправду была луна: далеко над рекой, над самым горизонтом открылся просвет, и огромное оранжевое светило поднялось над дальними сизыми холмами.

Это был слепой дождь, только не солнечный, а лунный, и каждая его капля сверкала, будто бы сама луна разбрызгивала частицы своей янтарной пыльцы. Все вокруг было переполнено ясным пронизывающим светом, деревья сверкали, словно новогодние елки, трава и листья дрожали от падающих капель, и даже сам воздух был пронизан стеклистым светом, будто бы они стояли внутри огромной подзорной трубы.

Вдруг Дарья протянула руки и двинулась навстречу луне. С мокрыми волосами, облепившими лицо, с широко раскрытыми блестящими глазами… Маша не успела опомниться, остановить сестру. Шагая, будто по самому лунному лучу, Дарья подошла к краю обрыва и сорвалась вниз.

Она кричала, зацепившись за торчащие из обрыва корни. Порвала одежду, порвала вену на бедре. Когда Маше удалось вытянуть ее за руки, обе девочки были перепачканы грязью и кровью. Дарью едва удалось спасти, она потеряла много крови, долго лежала в больнице, Машу приводила к ней воспитательница, с Маши теперь ни на минуту не спускали глаз…

С тех пор внутри нее поселился — временами стихая надолго, на целые недели и даже месяцы, но рано или поздно возвращаясь, взрываясь громким шорохом и звоном, — лунный дождь.

Что-то проросло у нее внутри, в те минуты, когда она, лежа на животе и соскальзывая по глине в обрыв, пыталась поймать руку сестры, белую в свете луны, мокрую, судорожную… Мысль, внезапно овладевшая ею, была чудовищной в своей простоте и ясности, и ей тогда показалось, что эта мысль уже давно живет внутри нее. Надо просто отдернуть руку. Отползти по глине от обрыва прочь. Ничего не делать, только ждать…

И тогда на свете больше не будет другой, такой же, как она. И никто не будет спрашивать ее, Даша она или Маша. И главное, сестра будет наказана за то, что сделала, ввергнув их обеих в нищету и позор.

Маша схватила руку, затем — другую, под ногу попался какой-то корень, острая боль вывернула сустав, Маша вскрикнула, но не отпустила рук. Через минуту сестра сидела рядом с ней на обрыве, часто и хрипло дыша, живая, истекающая кровью, но живая. И полное круглое лицо, широко улыбаясь, смотрело на них из-за пелены дождя.

Дарья считала, что на ее долю выпало гораздо больше испытаний, хотя еще неизвестно, что страшнее — быть виновной в смерти родителей или своими глазами увидеть эту смерть? Да, Дарья была виновна, но в тот день ее не было дома, она ночевала у бабушки и вернулась, когда следы крови были тщательно вытерты.

Так или иначе, ужас, который произошел в их жизнях, они разделили на двоих, поровну. Тогда им только что исполнилось по двенадцать лет. Отпраздновали общий день рождения, затем, по традиции, собрались поехать к бабушке в Пугачи, дальний район города, куда они обычно отправлялись с ночевкой. Но Маша простудилась, и ее оставили с отцом. Дарья же поехала к бабушке вдвоем с матерью.

Отец уложил Машу спать, ей было непривычно и страшно в комнате одной, отец долго сидел на краю постели, держа ее за руку, она задремала и проснулась в ужасе, что он уже ушел, но он все еще сидел, нежно держа ее за руку. Будто чувствовал, что они расстаются навсегда…

Ночью Машу мучил кошмар, он был громкий, звуковой; как оказалось, она просто слышала сквозь сон настоящие крики. Она проснулась под утро, будто кто-то толкнул ее в плечо. Маша не сразу вспомнила, почему кровать сестры пуста. Ей захотелось в уборную, она прошлепала босыми ногами по комнате, в коридоре испугалась своего отражения в длинной ночной рубашке, даже вскрикнула от испуга.

Потом ей захотелось посмотреть, как спит отец. Дверь родительской спальни была почему-то открыта настежь, в спальне горел свет. Еще Маша почуяла какой-то странный запах, такой же, какой был летом в сарае у бабушки, где зарезали кролика…

Отец лежал у двери, прижавшись щекой к дощечкам паркета, в огромной черной луже, а мать стояла посреди комнаты на цыпочках, Маша бросилась к ней, но поскользнулась, упала, обеими ладонями заскользила по кровавому пятну. Дальнейшее она помнила смутно, весь этот ужас просто вымело из ее памяти: как она сидела в шкафу, через щелочку присматриваясь к матери, которая неподвижно стояла на цыпочках под люстрой, на самых кончиках пальцев, будто балерина…

Оказалось, что отец давно жил с Дарьей как с женщиной, мать подозревала это, но только сейчас, оставшись у бабушки вдвоем с матерью, Дарья во всем призналась… Мать приехала на последней электричке, они ругались, мать схватила нож и перерезала отцу горло, он едва смог доползти до двери. После она накинула веревку на крючок от люстры и…

Никто не взял их к себе жить, даже бабушка, мать их матери. Впрочем, ее можно понять. Близняшек определили в детский дом имени Куйбышева, потом перевели в другой — в «Солнышко», потом в третий… И всюду за ними ползло, укореняясь на новом месте, разрастаясь, словно опухоль, их прошлое.

Иногда Маша ненавидела ее и желала ее смерти. Дарья родилась на несколько минут раньше, и она всегда вела себя как старшая сестра. Дарья первой стала встречаться с парнями. От-куда-то у нее завелись деньги, вскоре все объяснилось самым банальным образом…