Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

Позже узнают многие. Но никто не донесет офицерам. И когда Афанасьев попросит (именно попросит) готовить документы на новый учебный период, я буду неделю бить баклуши, отпечатав все за сутки. Афанасьев потом догадается, что его водят за нос, но у майора просто не найдется рычагов воздействия на ситуацию. Только жалобный вопль, который мне передадут: "Этот негодяй берет работы на неделю, делает ее за день, а остальное время где-то спит!".

Будут обвинения и покруче. Уже от замполита: "Он окружил себя единомышленниками и принялся в их компании разлагаться!". Но это позже, позже.

А пока я оглашал черниговский лес металлическим лязгом разболтанной машинки.

Косяк обеспечивал снабжение провиантом и, кажется, завидовал мне. Я ведь был занят плотно и серьезно, а Косяк — только периодически. В промежутках он страдал от безделья.

Вечером майор Афанасьев оценил проделанную работу, похвалил меня за качество и вдруг задал неожиданный вопрос:

— В каком состоянии машинка?

— Сильно разбита, но еще поживет, — заверил я.

— В ближайшие дни сложностей не предвидится?

— Ну… Ленты хватит. По механической части гарантий дать не могу, но при разумном обращении машинка продержится верных полгода. До конца следующего периода.

— М-да? — Афанасьев приподнял бровь. — Ее ведь заедало. Четвертый дивизион нам ее одолжил потому что она и так еле жива.

— Если не вдаваться в подробности, товарищ майор — печатать надо уметь, тогда не будет заедать.

Именно. У каждой старой машинки по-своему выработаны детали, и значит, выработался свой "характер". Главное его понять. Эта машинка сбоила, когда клавиши пробивались с чрезмерной силой. Писарь четвертого дивизиона не умел дозировать удар, опыта не хватало, да и не любил он печатать — и у него часто клинило каретку. У меня только два раза, пока не понял, в чем проблема.

— Хорошо, — сказал Афанасьев. — Завтра бумажной работы будет немного. Но… Надо бы помочь товарищам. Ты не против слегка постучать на сторону, хе-хе?..

— Нам это выгодно? — нагло полюбопытствовал я.

— А ты как думаешь? — Афанасьев ухмыльнулся.

Я никак не думал. Я просто слышал, что однажды комиссия из штаба округа повысила оценку моему учебному артполку с "четырех" до "пяти" за две коробки клея ПВА. Хотя, по идее, в штабе Московского округа этого клея хоть задом ешь. Пока не склеится.

Может, это был всего лишь слух — про оценку. Но то, что они две коробки клея с собой уперли в столицу, видели многие. Зачем?!

Любят ли Слонопотамы поливинилацетатный клей?

И как они его любят?..

— Мне придется куда-то идти?

— Так я и отдам своего писаря! Все сюда принесут. И бумага у них есть, и копирка. Значит, договорились.

— Бедный Косяк, — сказал я искренне.

— Я его нагружу, и он не будет скучать без тебя, — пообещал Афанасьев.

Завтрак оказался вполне съедобным. Мы заварили чаю и стали решать, слопать еще по баночке из сухого пайка, или не надо. Пришли к выводу, что пока обойдемся, а там видно будет. Если удастся консервы сэкономить — по возвращении в бригаду честно поделим.

После завтрака в дверь кунга деликатно постучали. Я выглянул. Там стоял давешний подполковник-посредник.

— Доброе утро! — сказал он. — А не найдется ли у вас газеты "Красная Звезда"?

— Э-э… — вопрос меня несколько ошарашил, потом я сообразил, в чем дело. — Вам почитать — или как?..

— Ну да, как говорится — сколько оторвем, столько и читаем!

— Момент… Вот, прошу вас.

— Благодарю вас!

Вскоре появился Афанасьев в сопровождении незнакомого солдата. Косяк от нечего делать рванул к майору строевым шагом, козырнул и заорал на весь лес:

— Товарищ майор! За время вашего отсутствия происшествий не случилось! Дежурный по штабу Бригады Большой Мощности младший сержант Косяк!

— Вольно. Значит, ты. Познакомься с моим машинистом. Отдашь бумаги ему, объяснишь, чего надо, потом заберешь. Всё, я на КП…. — Афанасьев вдруг прищурился. — Уверены, что происшествий не случилось?!

Косяк на всякий случай огляделся.

Я эту манеру Афанасьева хорошо знал и ответил без тени сомнения:

— Уверены. Только посредник заходил.

— Чего хотел?

— Попросил газету "Красная Звезда" и убыл с ней в направлении… Вон туда убыл.

— Понял. Несите службу! — строго приказал Афанасьев и отправился на КП. Косяк откозырял ему вслед так старательно, что едва не сбил с головы шапку.

— Хромает у вас строевая подготовка, товарищ младший сержант, — заметил я.

— Виноват, исправлюсь, товарищ младший сержант, — пообещал Косяк.

Солдат с бумажками стоял ни жив, ни мертв. Он просто не знал, как воспринимать весь этот цирк. Судя по внешнему виду, парень был из молодых, если вообще не дух.

А еще он был одет в шинель. Как любой, кого я видел в лесу, включая офицеров. А мы четверо ходили в куртках, и это тоже наводило на размышления: чего они о себе воображают, если одеты не как все, а как удобно? А вдруг у них есть веские основания воображать? А вдруг они сразу дают в хрюсло, если ты на них косо поглядел?..

— Ну, чего надо?! — грозно спросил я.

Документы оказались вроде наших, уровня полка. Действительно похоже на дружескую помощь. Может, у них машинка накрылась или писарю руки отдавило.

— Когда надо?

— Да нам бы к вечеру хорошо бы… К ужину.

— Что случилось-то?

Солдат оглянулся на Косяка. Тот сидел на подножке кабины и крутил ручки приемника.

— Не напрягайся, — посоветовал я. — Это мы дурака валяли. Здесь все свои. Наша бригада — неуставная вусмерть.

— А-а… Ну, у нас, короче, в штабе один немножко не того… Протормозил. А командир нервный… Схватил машинку — и в него кинул…

Представив себе картину происшествия, я ощутил нечто вроде благоговейного ужаса. И порадовался, что служу в ББМ. При всех минусах бригады, "нервных" офицеров, срывающих зло на солдатах, в ней не водилось. Да, капитан Масякин выковыривал наводчика Драгого из-под миномета с помощью лопаты — так было, за что! Коля тогда хорошо навел, от души.

— Здоров мужик ваш командир! — сказал я. — Килограммов двенадцать, а то и все шестнадцать метнул. Убить не фиг делать. Не попал, надеюсь?

— Да в том и дело что промазал! Машинка легкая, портативная… Была.

— А-а… Тогда и правда жалко, что промазал.

Мы с солдатом дружно вздохнули.

— А какая она была при жизни? Как звали покойную?

— Не знаю. Плоская красная с белыми пластмассовыми бортиками. Вроде импортная.