Кристофер Макнамара - Горец (2)

Луиза Маркос стояла перед ним, и в опущенной руке ее подрагивал странный предмет.

Бластер первого из убитых.

- Я думала... Думала, тебе нужно помочь... - произнесла она с какой-то неловкостью.

- Он разряжен. Не может не быть разряжен - как и все источники энергии на сто ярдов вокруг. Но все равно спасибо...

- Кто ты? - прошептала Луиза, пряча глаза.

- Я Конан - или Карл, называй, как угодно, - Мак-Лауд по прозвищу Клеймора. Я пришел в этот мир пять веков назад... - Мак-Лауд помедлил: - И вот мне снова не удалось умереть... - закончил он чуть слышно...

Не сразу Конан понял причину возникшей между ними неловкости. Но поняв - удивился своей слепоте.

Ведь так все просто! Раньше Бренда смотрела на него совсем другими глазами. Он был для нее дряхлым, склеротическим старикашкой. В лучшем случае возможным союзником. И не более того.

Но сейчас...

Да, сейчас...

(Бренда? Он сказал - Бренда?! Не сказал - подумал... Ну, это все равно...)

Значит, сейчас и он тоже - в новом своем естестве - смотрит на нее иными глазами.

И он понял, что это судьба...

Конан протянул к Луизе руку - медленно и осторожно, очень осторожно он коснулся ее щеки...

Ее просто швырнуло к нему. Стыдясь себя самой, стыдясь внезапного порыва, она спрятала лицо у него на груди.

Когда Мак-Лауд обнял ее, в его правой руке все еще был зажат меч.

- И все-таки я не понимаю... - Луиза расхаживала по комнате в его халате (ее одежда, после пребывания в мусорном контейнере, уже никуда не годилась) и говорила нарочито бурно, почти резко - чтобы скрыть свою растерянность. - Хорошо. Предположим, ты действительно прилетел с другой планеты...

- Прилетел - не совсем то слово.

- Ну пусть пришел, хотя это слово еще более "не то". Приехал. Прибежал. Приплыл...

Мак-Лауд улыбнулся - и Луиза тут же сбавила накал.

- Ладно. Значит, прибыл - а потом в компании со своими "хорошими ребятами" перебил всех "плохих ребят", причем из "хороших" ты тоже остался один... Так?

Конан молча кивнул, не убирая с лица улыбку.

- И что, теперь ты снова хочешь туда улететь?

- Опять "улететь"... Впрочем, ты права: неважно, каким образом я преодолею этот путь. Главное - хочу ли я его преодолеть...

- А ты хочешь?

- Не знаю...

Брови Луизы сошлись к переносице:

- Помни: там ты можешь умереть. А здесь - нет...

- Ты не хочешь, чтобы я умирал? - Мак-Лауд следил за ней все с той же улыбкой.

- Нет... - прошептала она. - Нет, нет, нет...

А потом они лежали рядом и Луиза, ласково и с нежностью поглаживала его тело.

Когда пальцы прошлись вдоль его живота, Конан вздрогнул: Бренда любила делать это, осторожно ведя пальцем вдоль шрама...

Шрама?

Его рука накрыла ладонь Луизы. Потом бережно отодвинула ее, ощупывая живот.

Кожа на этом месте была гладкой. Абсолютно гладкой.

Шрам исчез.

И дрема, смешанная с видениями, окутала Конана...

28

...Пахло вереском. Дымом от костра. И дымом пахло виски - "вода жизни", дитя ячменного зерна и бродильного чана. Со стороны залива ветер доносил приятный запах водорослей и соленых брызг.

Все собравшиеся на вересковой пустоши были одеты в цвета своего клана. Серебристо-зеленая нить Мак-Лаудов вилась по клетчатому тартану [тартан - клетчатая шерстяная материя, из которой в Шотландии изготовлялся традиционный костюм; сочетание клеток и цветных нитей образовывало неповторимый узор, являвшийся родовой принадлежностью каждого из кланов] юбок и шейных платков.

И были наточены клейморы собравшихся, а колчаны луков - полны стрел. Много виски было выпито, много спето воинственных песен и сказано хвастливых слов. А под вечер встал со своего места тан Эйн Гусс, и были точны его движения, выверенные мудростью древнего ритуала.

Вынул он боевой нож, торчавший за отворотом чулка с наружной стороны ноги, - и блеснул при свете молодой луны топаз, вправленный в рукоять.

Обеими руками поднял Эйн Гусс свой нож над головой. А потом вновь воткнул его за правый чулок, уже с внутренней стороны мускулистой икры.

Сделав так - приказал подать себе боевой рог. И подали ему тот рог, доверху наполненный прозрачной жидкостью.

(Не "вода жизни" это была, а чистая ключевая вода. Но ведали о том лишь ближайшие родичи тана. Потому что уже четыре с лишним дюжины зим видел тан, и хотя мог он еще рубиться наравне с молодыми воинами - но пить наравне с ними было ему не по силам.)

Зажав пальцем отверстие в узком конце рога, осушил его Эйн Гусс. Потом отнял он палец - и остаток виски (во всяком случае так думали остальные воины), пролился на клановую юбку - килт.

И берет с орлиным пером он тоже смочил, пролив прозрачное на серебристо-зеленую клетку.

Омочив же - вновь покрыл им свои уже редеющие волосы, рыжие с сединой.

Молчали воины. Лишь слышно было, как поет вдалеке ветер, задевая гребни холмов.

А потом каждый из клана Лаудов извлек свой нож, что торчал с внешней стороны ноги.

Не было на рукояти этих ножей драгоценного камня: это - привилегия тана-предводителя. Лишь цветок чертополоха был выгравирован на ней символ стойкости.

Стойкость же - не привилегия, а долг. Долг каждого...

И вновь воткнул каждый Мак-Лауд нож за правый чулок, но уже с внутренней стороны.

Что означало войну.

И снова неумеренно пили, хвастались, обещая заткнуть всех врагов за отворот чулка, подобно боевому ножу.

И лился, сопровождая хайлендские песни, заунывный плач волынок.

Но медные рога молчали - им дозволено трубить только в час сражения...

А утром был бой. И запели рога, украшенные кольцами чеканки.

И топот несущейся конницы... Пар от дыхания...

Скрежет клеймор, посвист стрел, треск Запретных жезлов...

Нет, это из другой битвы... Не было под Глен-Финен такого оружия лишь десяток-другой мушкетов, привезенных с юга, из ненавистной Британии... Это оружие тоже считалось почти запретным - на мушкетеров косились, презрительно зовя их "сассэнах", то есть "англичане". Вот почему они, один раз разрядив свои громобои, взялись за мечи и луки.

Автоматы - из другой битвы... Впрочем, все битвы одинаковые...

- Убей его, убей! - ревела пустошь Глен-Финен.

- Убей его, убей! - ревел зал во время поединка Гориллы с Красавчиком.

(Снова другая битва... Другая - та же самая...)

И убивали.

И возник перед ним Черный Воин - в наборной броне, в шлеме с опущенным на лицо клыкастым забралом.

Направляемый нечеловеческим умением, блеснул под утренним солнцем эспадон, легко отбивая меч в человеческой руке...

И с той же легкостью - одним тычком - пробил он кожаный колет, рубаху и живое мясо, на восемь дюймов войдя в живот под ребрами.

А потом была боль. Медленное, жестокое умирание. Он лежал на смертном ложе, и кто-то не то плакал над ним, не то молился, не то читал заклинания...