Юрий Никитин - Мегамир

Вдвоем они подбежали к Саше. Дмитрий торопливо разорвал водяную пленку на ее голове. Ее глаза были открыты, бледное лицо разбухло, напитавшись водой. Дмитрий в отчаянии схватил ее щеки в ладони:

— Сашка, Сашка... Кирилл, что делать?

— Убери воду, распухнешь.

Кирилл говорил холодным злым голосом. Дмитрий я, услыхал командирские нотки. Пока он по-собачьи отряхивался, Кирилл кое-как разъединил комбинезон на груди Саши, попробовал вытащить ее или содрать комбинезон.

Дмитрий бросил через плечо:

— Кирилл, это опасно. У озера больше всего опасных микробов.

— Забыл, как мы шли два года назад?

— Тогда нам сделали прививки... И вообще у нас была другая иммунная система.

— Другого выхода нет. Помоги содрать скафандр!

Саша была насквозь пропитана водой, безобразно разбухла. Ее крепко сбитое худощавое тело теперь стало водянистым, колыхалось, как студень. Дмитрий безуспешно щупал пульс, рука была холодной.

— Мертва... — прошептал Дмитрий. — Долго же нас судьба берегла. Она всю жизнь кому-то доказывала, понимаешь? Потому тренировалась до упаду, первой лезла во все стычки...

Кирилл взял ее на руки, положил на самую вершину пригорка, куда еще не достигали лучи заходящего солнца. Крупные кристаллы песка излучали тепло, самые перегретые приятно обжигали подошвы.

Дмитрий встал на колени перед телом Саши. Его лицо дергалось, кривилось во все стороны, смотреть на него было страшно и тяжело.

— Кирилл... А откачать ее никак нельзя?

— Ты же знаешь, если не больше десяти минут... А она пролежала под водой несколько часов.

Над ее телом колебался столбик перегретого воздуха, поднимался тяжелым паром. Кирилл отодвинулся от яркого солнца, Дмитрий словно не чувствовал прожигающие насквозь лучи. Лицо он закрыл ладонями, качался над телом друга. Воздух над ним стоял сухой, накаленный.

— Будь проклят этот мир... — донесся до Кирилла изломанный яростью голос. — Будь прокляты все эти прыгающие и летающие гады... Чистая, нежная... Какого черта? Зачем?

Последний солнечный луч ушел с пригорка через час. Кристаллы кварца подпрыгивали, звонко щелкали, остывая. Из воздуха начало уходить тепло. Внизу у пригорка уже была тень, оттуда тянуло холодом.

Кирилл нехотя поднялся:

— Дмитрий, надо идти. Надо.

Дмитрий не двигался. Кирилл потряс за плечо, бережно поднял Сашу на руки. Теперь ее тело стало меньше, суше. Дмитрий вскочил, отобрал, понес сам.

Через четверть часа выбежали на поляну, откуда смутно различали огромный ярко-красный купол станции. Вдруг Дмитрий дернулся, с испугом посмотрел на дорогую ношу в руках. Глаза у него стали размером с блюдца:

— Кирилл... Кирилл... Что-то с Сашей?

— Клади на землю, — распорядился Кирилл.

Дмитрий опустил Сашу, осторожно припал ухом к ее груди. Кирилл перевел дыхание. Его собственное сердце, казалось, только сейчас начало биться. До этого действовал как в горячем тумане, преодолевая боль, усталость, резь в животе, а сейчас отпускает, отпускает...

Дмитрий вскинул голову. Вместо лица — вытаращенные глаза и распахнутый рот:

— Мне... почудилось?

— Не думаю, — от усталости его голос звучал буднично. — Утонувшие муравьи сутками лежат на дне чашки с водой. Когда высохнут — оживают.

— Что ты мне о поганых муравьях! Ну не поганых, но это же Сашка!

— Мы не муравьи, но уже не люди. Не прежние люди. Большинство законов этого мира — наши законы.

Дмитрий расплылся в такой широчайшей улыбке, что стал похож на летающее блюдце:

— С ума сойти! Я скотина, дурак, осел!.. Нет, даже богомол, кивсяк, щетинохвостка... Хламидомонада!.. Так оскорбить этот прекраснейший из миров. Тут сказочно, тут... Эх-ма, тру-ля-ля, не женитесь на курсистках! Я расцелую всех насекомых, которых встречу!

— Ну-ну, — суховато сказал Кирилл. Перед глазами плыло, в животе словно ворочали ятаганом. — Значит, еще не знаешь, что можешь встретить...

Руки Саши задергались. Дмитрий ухватил ее в охапку, прижал к земле:

— Может быть, бегом к Кравченко?

— Чуть подождем.

— Кравченко — голова! Умница, умелец. К тому же лауреат, автор трех монографий методов трепанации.

— Мне он понравился тоже. Но сюда не лауреатов, а знатоков Малого Мира, либо... чокнутых. Тут все на уровне школяров. Всякому ли лауреату самолюбие позволит начинать заново?

Судорога подкинула Сашу так, что распластанный на ней Дмитрий взлетел как от могучего пинка. Кирилл взял гарпунное ружье, сел, прислонившись к еще теплому камню. Ноги не держат, а тут в непривычной роли: бдить и охранять... Правда, хоть ночные хищники еще не вышли, но еще опаснее вечерние, которые успевают на границе дня и ночи. У них скорость, зрение, реакция, точные броски...

Не выпуская ружья, другой рукой расстегнул молнию, кое-как сорвал с себя комбинезон. Кожа от соприкосновения с воздухом пошла пупырышками. Со всех сторон бомбардировали запахи, сотрясения воздуха, тепло, холод. Нервы истончившейся кожи считали информацию, посылая сигналы в мозг, но язык сигналов пока что китайская грамота, смутно воспринимал лишь самые простые символы. Во-о-он за тем стеблем дремлет большой кузнечик, который несмотря на травоядность, жрет и букашек, а почти под ногами, отделенный перегнивающим листом, спит хищный кивсяк...

Сашу подбрасывало, выворачивало из стороны в сторону. Дмитрий висел над ней, прижимая ее руками, удерживал головой, чтобы судорога не вывернула шею. Наконец Саша застонала, челюсть отвисла, выпал синий распухший язык.

Кирилл отворачивался, уводил глаза. Неловко было смотреть на грудь Саши: маленькую, но, несомненно, женскую, на белые жуткие шрамы. Дмитрий бесцеремонно растирал ей грудь, но у суперменов, танцоров и прочих профессионалов другое отношение к телу, а Журавлев без галстука в присутствии женщины чувствовал себя голым. И ее не привык видеть... Ну не в порядке.

Брови Саши задергались, словно она тужилась разомкнуть слипшиеся веки. Дмитрий похлопал ее по щекам. Ее лицо перекосилось, с большим усилием она открыла левый глаз. Несколько мгновений смотрела, затем лицо задергалось сильнее. Она плотно зажмурилась, словно увидела нечто ужасное.

Дмитрий ликующе повернулся к Кириллу:

— Она меня узнала! По глазам вижу, узнала!.. А я дрожал, что от сырости в башке что-нибудь... Ну, сам понимаешь, заржавеет или короткое замыкание... Теперь живем!

Саша уже не билась в конвульсиях. Грудь ее часто и нервно поднималась, слышно было урчание и бульканье. Наконец ее веки поднялись, глаза медленно прояснились. В них был ужас.

— Голова... — послышался едва слышный шепот. — Горит...

— Горит? — не понял Дмитрий. — Ты же мокрая! И в голове у тебя...