Борис Акунин - Фантастика

Золушка и Принц

Раз такое дело, Сергей не стал в Жучиловку заезжать, дунул прямо на Калининский, в Центр Красоты.

Директор недавно участок взял под дачу, так что Дронова встретил как дорогого гостя. Поцеловал спутнице, руку, на редкостную ее внешность внимания не обратил (наверно, объелся красотой на работе) и сразу пристал, нельзя ли силикатного кирпича и щебенки достать, через Андрея Вениаминовича, Мюллера то есть.

– Видали? – перебил Сергей, показывая на Марию. – Человек прямо из экспедиции, в чем была. Геолог, два месяца в тайге. От холодов даже голос потеряла. А вечером нам в итальянское посольство на прием. Обслужите по полной программе. Маски там всякие, массаж, ноготочки – ну, сами знаете. Косметику, понятно, не польскую, а французскую…

Директор подхватил:

– Для вас, Сергей Иванович, из сейфа настоящий «Ланком» достану, только что получил набор из новой коллекции. И насчет волос не беспокойтесь, позвоню Альбине Петровне в «Чародейку». Там сегодня Пьер работает, пусть отменит кого-нибудь из клиентов. Возвращайтесь к шести, не узнаете свою даму. Так как насчет кирпича и щебеночки?

– Без проблем.

С Калининского Сергей дунул в цековский распределитель за деликатесами, потом сгонял на центральный рынок, оттуда к Ванде, волшебнице по части шмоток – отоварился на четыре с половиной штуки. Квартира у Ванды вроде склада – обувные коробки до потолка, шкафы с тряпьем, ящики разных колготок-шарфиков, черт ногу сломит. Пришлось звонить в Центр Красоты, чтоб Марии померили талию, бедра, ступни. Выбрал всё самое лучшее, на свой вкус.

Короче, еле-еле к шести поспел на Калининский.

Но мог бы особо не торопиться, над Марией колдовал великий парикмахер Пьер. Сотню возьмет, не меньше. Да хоть две.

Передал Сергей ассистентке пакеты, коробку с обувью. Сел в кресло ждать. Листал журнал «Бурда», волновался.

Мария вышла без четверти семь. Такая, что у Дронова журнал на пол выскользнул.

Нет, она не стала красивей, потому что некуда. Но из чумазой золушки превратилась в такую фифу – на любой, самый крутой вернисаж приведи, будет королевой. Не зря Сергей отстегнул чумовые бабки за гипюровую блузку, сквозь которую просвечивал лиловый лифчик, на кожаную мини-юбку, на замшевые сапоги выше колен и красные сетчатые колготки.

Мария с любопытством разглядывала себя в зеркале, хлопая приклеенными ресницами – то так повернется, то этак. Потрогала волосы, растрепанные, будто на сеновале ночевала. Хихикнула.

– Мадемуазель, укладку не трогаем, – переполошился Пьер, горделиво оглядывавший свое творение. – Это деликатная конструкция. И по улице не ходить. В машину, из машины, и только.

Небрежным жестом взял у Дронова бумажку.

– Мерси. Забирайте вашу болтунью. Ни слова за час. Впервые встречаю такую клиентку. Конечно, к такой стильной прическе больше подошел бы черный коктейль-дресс и открытые туфли на каблуке. А вот это уж совсем лишнее, – скривившись, ткнул Пьер на красные колготки.

Марию его слова, кажется, встревожили. Она снова посмотрела на себя в зеркало, потом на Дронова. Как он любил у женщин этот взгляд – неуверенный, сомневающийся.

Показал ей большой палец и закатил глаза. Она засмеялась.

– Ничего, после сама решит, что ей нравится. Выбор есть.

Что правда, то правда – всё заднее сиденье джипа было завалено пакетами, свертками и коробками.

Перед тем, как забрать Марию, Дронов успел заскочить в «Прагу», велел оставить столик на двоих, с видом на Арбатскую площадь, но теперь подумал: на фиг «Прагу». Домой, и чтоб вокруг никого. Вдвоем.

Про любовь

Сев в машину, Мария почти сразу уснула. Наверно от избытка впечатлений. Дронов вел джип ровно-ровно, никогда так не водил. В левый ряд не выезжал, даже никого ни разу не обогнал. Сердце у него в Режим не перескакивало, но трепетало на самой грани. На светофоре смотрел на девушку не отрываясь, и всё ему мало было.

Она откинула голову назад, приоткрыла рот, между тонких неярких губ влажно блестели зубы, на шее подрагивала голубая жилка.

Вот бы не проснулась до самого дома, уснула бы крепко-крепко, мечтал он. Чтоб через порог на руках внести.

И сбылось!

Он нажал на пульт, ворота бесшумно раздвинулись. Гравий во дворе малость поскрипел, но тихо. Дверца открылась, почти не лязгнув, а закрывать ее он не стал. Вторая тоже не подвела.

Задыхаясь от того самого, книжного чувства, Сергей осторожно взял Марию на руки. Она, не проснувшись, обняла его за шею и по-детски чмокнула губами. Килограммов сорок, ей-богу, подумал он. Пушинка.

Ступая на цыпочках, он перенес ее в спальню – не в свою, а в боковую, где ночевала мать, когда заезжала проведать.

Положил на кровать, снял невесомые сапожки. Прикрыл пледом.

Развел в камине огонь, сделал на столе красиво: свечи в серебряном канделябре, розы с рынка, поставил бутылку «Золотого шампанского», приборы, разложил на блюде деликатесы из «кормушки». Несколько раз ходил подглядеть в щелку. Застыв, любовался на разметавшиеся по подушке локоны – от сторублевой прически мало что осталось (ну и фиг с ней). На свесившуюся голую руку старался не пялиться, а то Метроном не выдерживал.

Про то, что будет или чего не будет после ужина, думать боялся. Ведь она как ребенок. Но это только по виду, на самом деле – женщина, самая что ни на есть настоящая, в чем в чем, а тут у Сергея нюх был верный. Девчонок-недоростков он на дух не выносил, хотя они на него вешались прямо гроздьями. Одна поклонница, в Челябинске что ли или в Свердловске, даже в номер через балкон пролезла. Размалеванная, крашеные волосы, сиськи по полпуда, а самой максимум шестнадцать лет – слюнявый щенячий запах выдал. «Подрасти сначала», – сказал он и тем же манером, с балкона, спустил обратно, ревущую.

Но от Марии пахло как надо. Ох, как же от нее пахло…

Только хрупкая очень, не сломать бы. Как эти ее ландыши. Как бокал тонкого стекла. Как золотая рыбка из аквариума.

Будить ее он не посмел. Она вышла сама, довольно скоро – или, может, время так быстро пролетело.

Увидела стол, просияла – оценила Дроновские старания. И красной икры поела, и черной, попробовала крабов, финского салями, а на ананас, прежде чем взять ломтик, долго любовалась. Может, никогда такого фрукта не видела.

Сергей сидел, как дурак, с бутылкой шампанского, никак не мог открыть – руки тряслись. Когда разливал по бокалам, половину расплескал.

Тогда она подняла на него глаза, вопросительно.

– Я тебя люблю, – хрипло произнес Дронов слова, которых никогда никому не говорил и не думал, что когда-нибудь скажет. А ведь сколько раз втолковывал влюбленным в него бабам: в этом деле слова ни к чему.