Великий фетиш - де Камп Лайон Спрэг

Все восемь Гахунга материализовались на лужайке. Хэтэвей строго приказал им войти в дом, а потом спросил не менее строго:

— Чем занимались, прощелыги?

Гага поежился:

— Просто хотели оказать услугу мисс Скотт. Она собиралась устроить настоящее шоу с духами, а мы помогли. Ей не нравился этот старый арбуз Прингл, и мы немного попугали его.

— Вы знали, что вам разрешили приехать сюда на отдых только с условием, что вы не будете бросать камни. Вы знаете, как Эйтсиноха поступает с непослушными духами?

— Эйтсиноха? — закричал Гага. — Но ты же ей не скажешь?

— Еще не знаю. Вы это заслужили.

— Прошу вас, мистер, ничего не говорите. Мы не бросим даже песчинку! Клянусь Иускехой! Отпусти нас, и мы вернемся обратно в Каттараугус!

Хэтэвей повернулся к дрожащему Принглу:

— Что теперь скажешь о повышении арендной платы, Дэн?

— Я понижу ее. На пять долларов!

— На десять.

— На семь с половиной.

— Окей. Гага, исчезни со своими ребятами, но не уходи пока и ничего не делай. Понятно? Ничего, пока я не скажу.

Гахунга исчезли.

Прингл вновь обрел часть своей самоуверенности и сказал:

— Спасибо, Верджил. Что бы я делал без тебя!

— Не стоит благодарности, Дэн. И не стоит никому говорить об этом. Для индейца звание колдуна так же нелепо, как и «Его Величество Хозяин Вигвама».

— Понятно. Значит, они оказывали ей услугу, да? Сын, который женится на липовой колдунье, это еще куда ни шло. Но на настоящей… Не бывать этому, можешь так и передать ей. А Харви не осмелится мне перечить, иначе останется без гроша.

— Знаешь… — начал было возражать Хэтэвей, но остановился. Он хотел защитить Барбару Скотт, сказать, что хоть она и нечестный медиум, но, как человек, все же лучше, чем никчемный сынок Прингла.

— Что? — спросил Прингл.

— Ничего. — Хэтэвей передумал. Все получалось не так уж плохо. У Барбары пройдет увлечение этих олухом, она закончит колледж и не станет заниматься спиритизмом. Зачем создавать проблему там, где не нужно. — Спокойной ночи, Дэн.

— А у меня действительно не так уж плохо получилось, — подумал Хэтэвей, запирая дверь. — Особенно учитывая тот факт, что колдуном я был всего пару дней. Осенью нужно будет съездить в Тонаванду и поискать Чарли Кэтфиша. Кажется, на этом можно подзаработать.

ДРЕВЕСИНА ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ

В этом мире добродетель нечасто вознаграждается. Если бы Р. Б. Уилкокс не был таким порядочным человеком, он бы мог заполучить правдивую историю о населенном призраками штабеле дров для своей книги о поверьях и легендах северной части Нью-Йорка. Но не только нравственные принципы мистера Уилкокса помешали ему раздобыть неофициальную информацию. Дело в том, что его не привлекали ярко-рыжие волосы.

Волосы принадлежали мисс Асерии Джонс, хостессе из ресторана «Сосны». Это было так называемое кафе-кондитерская в селении Гэхато округа Херкимер штата Нью-Йорк. В «Соснах», несмотря на вводящее в заблуждение название «кафе-кондитерская», подавали спиртное разной степени крепости и, кроме того, там имелся сносный танцевальный оркестр. Не последней приманкой «Сосен» стала мисс Асерия Джонс. Это была необычайно привлекательная девушка, больше похожая на стюардессу.

Р. Б. Уилкокс оказался в «Соснах» во время своего путешествия по стране в поисках поверий и легенд. После обеда он пытался собирать материал. Владельца ресторана, мистера Эрла Делакруа, не было, поэтому писатель обратился к мисс Джонс. Она немного рассказала ему о теории и практике управления гостиницей в Адирондаке, лесопильном городке, но не сообщила ничего такого, что посетитель мог бы назвать легендой. На его вопросы о населённом призраками штабеле досок она отвечала, что не обращает внимания на подобные глупые выдумки.

Надеясь всё же раздобыть какие-то полезные сведения у своей обворожительной собеседницы, Уилкокс попытался сделать ей комплимент:

— Я удивлен, что вы живете здесь, в горах, в захолустье. Думаю, с вашей внешностью вы могли бы получить работу в городе.

— Вы имеете в виду Атику?

— Нью-Йорк.

— Нет, он мне не нравится. Там нет деревьев.

— Вы помешаны на деревьях?

— Что ж, на некоторых. Если бы была такая работа, рядом с которой растут норвежские клёны, я бы сразу согласилась на неё.

— Растёт что?

— Норвежский клён — acer platanoides. Вы знаете место, где они есть?

— …эээ… нет. Но я мало знаю о деревьях. Это местная порода?

— Нет, европейская.

— А другие виды не подойдут?

— Нет; должен быть именно такой клён. Сложно объяснить. Но, мистер Уилкокс, это много для меня значит.

Она нежно посмотрела на него.

Тут пробудились нравственные принципы Уилкокса. Он холодно сказал:

— Боюсь, не знаю, чем могу вам помочь.

— Вы можете найти приятное, чистое место, где требуются работники и где растут норвежские клёны. Если вы сделаете это, я буду вам очень, очень благодарна.

Ещё один взгляд.

После второго «очень» Уилкокс явно почувствовал, что нравственные принципы подталкивают его к двери. Он, или скорее его нравственное чувство, мог оказаться несправедливым к мисс Джонс. Но он не задержался, чтобы разузнать о странном интересе рыжеволосой девушки к норвежскому клёну или об её истолковании слова «очень». Уилкокс только заверил мисс Джонс, что даст ей знать, если услышит о чем-то подобном. Затем он покинул ресторан и исчез со страниц нашей истории.

Чтобы продолжить рассказ, нам сначала придётся вернуться в 1824 год. Тогда в Нью-Йорк прибыл тёмноволосый, полный, величавый мужчина, который сказал, что он — Август Радли из Цюриха, Швейцария. Радли был, по его словам, представителем старинной швейцарской семьи банкиров, а также состоял в родстве с Уиттелсбахами, поэтому он был примерно сорок третьим в очереди на баварский престол. Он служил полковником при Наполеоне — в доказательство у него имелась медаль — и, сочтя банковское дело слишком скучным, забрал свою часть семейного состояния и приехал в Америку.

Но, следует заметить, в истории господина Радли содержалось несколько мелких неточностей. Он не состоял в родстве ни с Уиттелсбахами, ни с какой бы то ни было семьей банкиров. Он никогда не служил; медаль была фальшивой. Он имел отношение к банковскому делу, но не совсем так, как рассказывал. Он дослужился до кассира. И однажды тёмной бурной ночью исчез со всеми деньгами.

Так как в те дни людей из-за Атлантического океана редко выдавали (если такое вообще случалось — по крайней мере, за хищение), то господин Радли мог годами наслаждаться результатами своего успеха, если бы не столкнулся с ещё более оборотистым дельцом. Тот джентльмен, Джон А. Спунер, лишил Радли большей части его денег, продав «усадьбу» в Адирондаке, включавшую несколько тысяч акров гранитных пород, болот и чёрных мух. Радли потратил большую часть оставшихся денег на прокладку дороги, строительство большого дома и безделушки, доставленные из Европы для украшения дома. Самыми странными из привезённых предметов были два молодых норвежских клёна, которые посадили около дома. Земли Радли уже покрылись смешанным лесом, частично состоявшим из сахарного, красного и серебристого клёна; деревья первой из названных пород росли так же быстро и достигали таких же размеров, как и европейскиё клёны. Но у Радли были свои представления о жизни сельского джентльмена, и, очевидно, посадка импортированных деревьев входила в эти представления.

Он умер от пневмонии в разгар первой зимы, которую намеревался провести в своём новом доме.

После смерти Радли земли переходили в разные руки. Некоторые из них стали собственностью Международной Бумажной корпорации; другие получил штат Нью-Йорк; та часть, на которой стоял дом Радли, перешла в собственность мужчины по имени Делаэнти. После того, как дом простоял заброшенным около века, осталась видна лишь широкая низкая насыпь, покрытая плесневелой листвой; сверху торчала каменная труба. Участок, на котором стоял дом, и большая часть дороги, которая к нему вела, полностью заросли. Один из двух норвежских кленов погиб очень рано. Второй стал красивым большим деревом.