Кир Булычев - Подземелье ведьм

Пегги не хотела просыпаться. Она отталкивала во сне руку Ниночки, что-то сказала на непонятном языке. Но, когда Ниночка произнесла шепотом ее имя, Пегги тут же открыла глаза и спросила:

— Да, мисс?

— Пегги, — шептала Ниночка, — мне нужно с тобой поговорить. Только ты должна поклясться, что сохранишь тайну.

— Что случилось?

— Ты любишь мистера Смита и Веронику?

— Они добрые. Я их люблю.

— А мистера Робертсона?

— Мистер Робертсон джентльмен, я не могу любить его или не любить.

— Скажи, о чем он говорил с тобой сегодня на берегу?

— Он был очень грубый. Он говорил, что я подслушиваю их разговоры с Лю. Он хотел меня побить.

— Пегги, они что-то замышляют против твоей госпожи.

— Я не понимаю вас, мисс Нина.

Ниночка постаралась передать Пегги содержание разговора между Дугласом и китайцем, хотя, пока говорила, все более понимала, что ничего особенного и не слышала — это только подозрения…

Пегги слушала внимательно, некоторые слова она не понимала и тогда переспрашивала.

— Только что я видела, как мистер Робертсон отвлекал Веронику, а этот китаец был в палатке.

— И мисс Смит не заметила?

— Она смотрела в сторону реки.

— А что он делал?

— Я не знаю.

— Может, он убил мистера Смита? — Глаза Пегги стали круглыми от страха — даже в полутьме это было видно.

Ниночка отрицательно покачала головой:

— Там тихо.

— Мне страшно, — призналась Пегги. — Это ваша страна, это ваши солдаты там спят, вы им скажете: убей китайца, и они убьют. А меня кто будет слушать?

— Но что я им скажу?

— Вы скажете, что он плохой, что он совсем не китаец.

— Не китаец?

— Он даже китайский язык не знает. У нас на Цейлоне есть китайцы, рядом с нами жил китаец, я от него научилась разным словам. А Лю слов не знает. Он не китаец.

— А кто же он?

— И он не слуга. Слуга другой. Слуга разные вещи должен уметь. А Лю старается, но не всегда. А когда он один — он совсем другой. Я говорила госпоже, что он другой, а она только смеялась. Ты говоришь, что он совсем не слуга, а мистер Робертсон его слуга, — я не знаю, Лю со мной совсем не говорит. Он только говорит, что я черная.

Они шептались, сдвинув головы и накрывшись тулупом. Было душно. Вода стучала в днище шитика, но Ниночка вдруг почувствовала подъем энергии: у нее теперь был союзник, группа, организация. А в таком случае Нина — боевик, стоящий целой роты.

— А что теперь делать? — спросила Пегги. — Может быть, Лю задушил мистера Смита, а мисс Смит пришла и легла спать и не догадалась? Ой, святая дева, как страшно!

У Пегги даже зубы стучали от страха.

— Пойдем к Веронике?

— Пойдем. Она должна знать.

Осторожно, стараясь не качать лодку, они выбрались из-под тулупов и спрыгнули на берег.

Луна мелькала в разрывах несущихся облаков. По реке бежали барашки. Ветер был ледяной, и под светом луны были видны белые мухи — первые снежинки осени.

Ниночка неосторожно спрыгнула с носа лодки и попала ногой в воду. Вода была ледяная. Ниночка еле сдержала крик.

Они побежали, пригибаясь, к палатке. В башмаке у Нины хлюпало.

Пегги первой откинула полог и втиснулась в палатку. Она шепнула:

— Это я, мисс Смит.

— Что случилось? — отозвался сонный голос Вероники.

— Тише, — сказала Пегги и добавила: — Мисс Нина, входите.

В палатке было так тесно. Они уселись в рядок, заняв половину палатки. У ног лежал, вытянувшись, капитан Смит. Было почти совсем темно. Пегги горячо и быстро шептала Веронике на ухо. Смит пошевельнулся, застонал. Вероника протянула ему воды.

— Но если он был здесь, — сказала потом Вероника, — то ему нечего взять.

Она приподняла голову отца, чтобы ему было удобнее пить.

— А сумка, мисс Смит? — спросила Пегги. — Сумка капитана здесь?

Раздалось шуршание — Вероника копалась в ворохе одежды в дальней части палатки.

— Ой! — сказала она наконец. — А я испугалась, вдруг в самом деле она пропала. Мне показалось, что я клала ее совсем в другое место.

Вероника достала плоскую кожаную сумку. Нажала на кнопку, но сумка не открылась.

— Заперта, — сказала она. — Вы зря беспокоились.

Она провела рукой по груди отца. Ключик был на месте, на кожаном ремешке.

— Идите, — сказала Вероника. — А то очень душно. Спите.

— Только не говорите ему, — взмолилась Ниночка. — Не говорите, что мы к вам приходили.

— Как знаете, — сказала Вероника, наклоняясь снова к отцу.

Ниночка с Пегги заснули, обнявшись, чтобы не замерзнуть.

Утром на траве был иней. Костер долго не разгорался. Казак ворчал на тунгуса, что он ничего не может сделать толком. Тот добродушно огрызался.

А недалеко, верстах в шестидесяти, на склоне Урулгана, в то же время проснулась экспедиция Мюллера. Там уж на траве был не иней — настоящий снег. И ручеек, что протекал рядом с лагерем, покрылся закраинами льда. Иван Молчун быстро разжег костер. Лошади жались к палатке — ночью по соседству ходили волки, и Молчун, который спал у костра, просыпался и кидал в ту сторону головешки.

Лодки отплыли часов в семь утра. Ветер стих, снова зарядил дождик, и гребцам приходилось туго.

Пегги, как и Ниночка, воспрянувшая духом, обретя подругу, рассказывала о своем доме, потом о доме капитана Смита. Ее английский был странным, птичьим, не все понятно — но разве это важно?

Оглянувшись, Нина посмотрела на вторую лодку.

Китаец сидел, прислонившись к мачте, и читал какие-то бумаги. Прочтя, передавал их Дугласу. И движения его были столь точны и уверенны, будто он был помещиком, а Дуглас управляющим, что отчитывался за расходы.

Какие бумаги — конечно, не разглядишь.

Дуглас поднял голову, встретил взгляд Ниночки, улыбнулся, помахал ей рукой. Потом сказал что-то китайцу. Тот, оборачиваясь к первой лодке, прикрыл бумаги рукой — то ли от дождика, то ли от взгляда Ниночки.

— Вероника, — спросила Ниночка, — а что было в сумке вашего отца?

— Не знаю. А что?

— Я все думаю, — парус надулся от неожиданного порыва ветра, и Ниночка вытянула руку, защищаясь от него, — зачем китайцу было забираться в палатку?

— Это могло вам показаться.

— Нет, мне не показалось, — твердо сказала Ниночка, и Пегги, верная подруга, тут же подтвердила:

— Ей не показалось.

Мерно скрипели уключины, тунгус все время поглядывал на Ниночку. Он знал, что она своя, русская, а вот говорит на их языке — странно.