Александр Етоев - Человек из паутины

Глава 8. В штаб-квартире у Калерии Карловны

Негр Алик, уже не негр, а господин вполне славянской наружности, с цветом кожи, правда, довольно смуглым, но не по линии африканских генов, а по причине самой обыкновенной - попробуйте повкалывайте на мусорной свалке через сутки по пятнадцать часов, поворочайте штыковой лопатой среди тлеющих, смердящих отбросов, не такими, как Алик, станете - сидел в штаб-квартире Калерии Карловны и выслушивал неприятные речи. А выслушивать неприятные речи приходилось Алику потому, что миссию, на него возложенную, по вхождению в доверие к Вепсаревичу и снятие посредством сострига с Вепсаревича образчиков паутины выполнить Доценту не удалось. В доверие он то есть вошел и образчики паутины срезал, но только где они, те образчики, хрен их, те образчики, знает. Она ж, паутина, легкая, смылась, должно быть, в сток, когда Алика отмывали в мойке от фальшивой негритянской окраски. И надписей никаких он не видел. Ни надписей, ни планов, ни чертежей, вытатуированных у соседа на коже. Больно уж чуток на сон, этот ваш И. В. Вепсаревич. Даже чтобы снять паутину, и то пришлось попотеть, помучаться, можно сказать, рискуя быть припечатанным костылем в лоб.

- Каким еще костылем? Чей костыль-то? - спросил Колька из 30-й квартиры.

- Ну это я так, образно, - ответил ему Доцент.

- Я сейчас тебе образно этим вот графином по яйцам. - Колька из 30-й квартиры покосился на Калерию Карловну, сидящую со смурным лицом и выслушивающую Доцентовы оправдания. Графин все ж таки был ее, а трогать добро хозяйки в штаб-квартире было запрещено настрого. - Какого хера мы тебе деньги платим? - Колька сделал упор на "мы" и еще раз бросил взгляд на Калерию.

- За риск. Там в ИНЕБОЛе руки-ноги у живых людей отрезают и пришивают вместо них кому рачьи клешни, кому осьминожьи щупальца.

- Брехня, - не поверил Колька. - Сколько лет на свете живу, а чтобы рачьи клешни вместо рук - ни разу такого не видел. Топор вместо руки видел - в деревне, у одного инвалида, он дрова ходил по дворам колоть, зарабатывал этим делом себе на выпивку.

- Я, пока в больнице лежал, - Доцент смерил фому неверующего долгим-долгим колючим взглядом, - на такие ужасти насмотрелся, что тебе такие даже с похмелья не померещатся.

- Брехня, - не поверил Колька.

- То-то я гляжу, ты, Доцент, все ходишь какой-то сморщенный. - Это уже сама Калерия вставила в разговор иголку.

- Будешь сморщенным, - не полез за словом в карман Чувырлов. - Они меня, как генерала Карбышева, водой поливали из брандспойта. И еще песком из пескоструйного аппарата. Это меня! Интеллигентного человека! Ты вот, например, знаешь, откуда такой куплет? - обратился он к притихшему Кольке: - "Оставь надежду всяк сюда входящий"? - И, не дожидаясь Колькиного "не знаю", выстрелил автоматной очередью: - Данте, "Божественная комедия", "Ад", песнь третья, стих девятый.

Колька был убит наповал. Он шарил своими граблями по столу в поисках отсутствующей бутылки. Натолкнувшись на арахнида Карла, он почувствовал паучий укус и мгновенно был возвращен к действительности.

Чувырлов же в порыве накатившего вдохновения перескочил с коня поэтического на грубую земную кобылку.

- Кстати, - обратился он к Калерии Карловне, легонько покачивая ногой, - с вас пени за больничную койку. - Он вытащил бумажный комок, развернул его, разгладил ладонью и сунул под нос Калерии. - С меня высчитали, когда выписывали. Ботинки выдавать не хотели, пока эти пени не заплачу.

- Сколько-сколько? - Калерия заглянула в бумажку, и глаза у нее полезли на лоб.

- Так вы ж сами, когда меня в ИНЕБОЛ запихивали, написали, что я гражданин Республики Верхняя Вольта. С меня ж и взяли, как с иностранного подданного.

- Брешет, - мрачно процедил Колька. - Он однажды на две недели к бабке в деревню ездил, а нам набрехал, что пятнадцать суток из-за нас отсидел, и слупил с нас за это бутылку вермута и флакон одеколона "Таежный".

- Стоп, - прикрикнула на Кольку хозяйка и задумчиво посмотрела на Алика. - С деньгами разберемся потом. - Она подергала серебряную висюльку, свешивающуюся с ее правого уха. - Ваньку, говоришь, выписали третьего дня...

- Выписали, еще как выписали. Его Семенов по пьяни выписал - за то, что, хи-хи, главврач семеновскую жену... пользует.

- Пестовали, пестовали и выпестовали... - попробовал пошутить Колька, но Калерия ему не дала.

- Где же тогда он прячется, если дома ни разу не появился? - спросила она негромко.

- У бабы, у кого же еще, - не задумываясь ответил Доцент. - Он там в одну медсестру влюбился, вот у ней, наверное, и отлеживается в кровати.

- Что за баба? - поинтересовалась Калерия.

- Я же говорю, одна медсестра, не то Люда, не то Люся, не помню.

- Может, Зоя? Та, что давала стоя? - пошутил Колька.

- Да иди ты со свой Зоей. Не Зоя она была, а Люся. Или Люда. Халат на ней был еще такой синий. Или зеленый. И пуговица на халате болталась, вторая сверху. Как сейчас помню, на серенькой такой тонкой ниточке...

- Вспоминай, Доцент, вспоминай, - подталкивала его Калерия. Вспомнишь - получишь свои пени за койко-место.

- Да вспоминаю я, вспоминаю. Вспомнить только ничего не могу. Наверное, это после брандспойта и пескоструя.

- Ты вот что, - снова вмешался Колька из 30-й квартиры. - Ты что-нибудь в ИНЕБОЛе пил?

- Было дело. - честно сказал Доцент. - Как же там без питья-то? Это же больница, там без питья нельзя. Там микробы, бактерии, инфузории...

- Тогда просто. - Колька потер ладони и, радостный, повернулся к Калерии: - Есть проверенный способ, как вспомнить, когда забыл. Надо пить то же самое, что он пил в ИНЕБОЛе, но в обратном порядке. - Он уже говорил Доценту: - Начал ты, допустим, с "Зубровки", а кончил огуречным лосьоном правильно?

- Правильно, - кивнул Алик. - А ты почем знаешь?

-Так ты ж всегда, когда начинаешь с "Зубровки", кончаешь огуречным лосьоном...

- Нет уж, - стукнула Калерия своим маленьким кулачком по столу, понимая, куда клонится дело. - Ну вас, алкашей, на фиг. Нажретесь, а потом не то что имя этой девицы, не сможете вспомнить, как вас самих-то зовут. Есть другой способ. Раздевайся.

- То есть как это - "раздевайся"? - удивленно спросил Доцент.

- Снимай одежду, а потом наденешь ее снова, только вывернутую наизнанку. Сразу все и вспомнишь.

Уже через полчаса Машенькины адрес и телефон, записанные нетвердым почерком обретшего вдруг память Доцента, лежали перед Калерией на столе.

- Значит, так, - сказала Калерия. - Ты, - тыкнула она Кольке из 30-й квартиры в грудь, - отрядишь Компотова или этого, как там его. Глюкозу к этой, как там ее... - Калерия заглянула в бумажку. - К медсестре Марии. А лучше сразу обоих - и Компотова, и Глюкозу. Если Ванечка у нее, пусть хватают и волокут... - На секунду она задумалась. - Скажем, в этот ваш... в "Три покойника"... на бутылочный пункт, короче. Ты, Доцент, временно будешь вести наблюдение за сибирячкой. Всё. - Калерия встала. - Совещание окончено. Расходитесь по одному, с интервалом в десять минут. В следующий раз место сбора будет другое. И так уже все по лестнице только и говорят, что у меня здесь тайный притон. Что все окрестные алкаши гнездо у меня свили. Что я спирт водой разбавляю и торгую в розлив. Ваших мне образин мало, не хватает еще ментовских. Что сидите? Или не слышали? А ну, змей-раззмей, быстро на выход по одному!