Александр Казанцев - К свету (Льды возвращаются - 3)

Я кивнул, довольный, что он не вспомнил об отравленных стрелах и Женевских соглашениях.

- И это вы, мистер Бредли, черт возьми, возглавили знаменитый "план Петрарки", желая зажечь в небе второе Солнце, а потом отдали космическую ядерную бомбу Штабу Солнца?

- Это была собственность моей жены, - попытался оправдаться я. - Она оставила себе на память космический корабль.

- Слушайте, Рой, - сказал он, подходя ко мне и кладя мне руки на плечи. Человек, проведший у нас в Америке план "миллиарда трещин", действительно может представлять народ. И я желаю вам большого успеха.

У него были не только рыжие волосы, которые не седели, но и веселые рыжие глаза. Я представляю, что с такими глазами вполне можно было удрать с тюремного двора во время шествия на электрический стул, уцепившись за сброшенную с геликоптера лестницу.

- Мистер Бредли, - продолжал он. - Могли бы вы рассказать избирателям, кто вы такой?

Я развел руками.

- Я не умею говорить о себе, сэр.

- Но ведь вы столько видели! Неужели вы ничего об этом не писали?

Кажется, я покраснел, потому что он стал допрашивать меня с куда большим пристрастием, чем на заседании чрезвычайной сенатской комиссии, где я готов был попасть под стражу.

Мне не грозило тюремное заключение за отказ от ответов, но я все рассказал ему... и даже про дневник.

Сенатор свистнул:

- Вот как! И далеко он у вас, этот дневник?

- Сказать по правде, я с ним не расстаюсь, сэр.

- Давайте его сюда.

- Но...

- Ведь вы же уполномочены всеми этими людьми.

- Да, - подтвердил я.

- Так вот. Я требую этот дневник... для них.

Я начал догадываться, что затеял этот человек, я боялся повредить сам себе. Мне показалось это даже смешным... И все же я отдал ему заветную книжицу.

Он повел меня на совместное заседание палаты представителей и сената, где, как известно, я произнес первую в своей жизни речь, которую потом всегда ставил сам себе как образец для всех последующих выступлений.

Смысл моей речи был крайне прост. Я вспомнил нашу с Лиз встречу с живыми скелетами и первые шаги малого человечества близ Рипптауна. Я рассказал об этом конгрессменам так, как это было записано в дневнике. И закончил словами: "Созвездие солнц должно гореть!"

Вето президента было отвергнуто. Законопроект о совместных усилиях с коммунистическими странами в деле борьбы с обледенением планеты был принят.

Судьба старого президента была решена, актуальным становился вопрос о новом президенте.

Майкл Никсон просил меня не уходить из Капитолия.

Очкастая секретарша достала мне сандвичи, бутылку пива и занимала меня несколько часов разговорами.

Боже мой! Сколько может говорить женщина!..

На улицах ликовала толпа. Там устроили карнавальное шествие, в котором мне очень хотелось принять участие, но Майкл Никсон, сидя в своем кабинете, читал мой дневник, и я ждал результатов. Я таки попал под стражу!

Вечером он вышел в приемную с воспаленными глазами. Он был близорук и не сразу заметил меня в углу дивана. Я почтительно встал.

Тогда он, к величайшему удивлению своей секретарши, по-медвежьи облапил меня и расцеловал.

- Надо сейчас же напечатать этот дневник, дорогой мой Рой, сейчас же... в миллионе экземпляров. Только пока что вам надо отказаться от авторского гонорара.

- Да, но... - промямлил я.

- Газеты будут печатать его по цене объявлений фельетонами, - продолжал он, расхаживая по комнате. - Но мы достанем на это деньги. Брошюры будут выходить выпусками. Сколько слов в каждой вашей главе?

- Пятьсот, сэр!

- Великолепно, парень! Трехколонник! И все одного размера? Неплохой навык. Итак, американцы должны знать своего Роя.

- Прежде я ничего не имел против, сэр, но... Мне не очень хотелось бы, чтобы в числе этих читателей была моя жена.

- Черт возьми! - вскричал сенатор. - Какое неожиданное препятствие! Впрочем, если ваша жена такова, как вы описали "Мону Лизу", то...

- Что, сэр?

- Я с ней переговорю. Она ведь американка!

Он был стремителен, как рыжий ураган, рожденный Великой весной созвездия светил.

Я догадывался о его планах и... не сопротивлялся, победив в себе чисто мальчишеский ужас перед Лиз, которая все прочтет и все узнает.

Сенатор Майкл Никсон улетел с моим дневником к Лиз, а я дописывал в знакомом номере гостиницы "Лафайет" вот эти страницы, к которым мне предстоит добавить лишь одну страницу свидания с Лиз. Она позвонила мне из Нью-Йорка по телефону, что ждет в баре того самого ночного клуба, в котором она впервые объявила о нашей помолвке... где я с ней отплясывал, как до того с Эллен.

Она приехала туда раньше меня, ведь мне нужно было прилететь из Вашингтона. Она сидела за тем же самым столом, за которым я отдал стюарту последний комок своих долларов. Кажется, у нас с ней было сейчас немногим больше.

Она еще издали улыбалась мне и махала рукой.

Я подошел к ней и, смотря в пол, поцеловал ей руку,

- Вы замечательный парень, Рой. Я никогда не думала, что вы такой.

- В самом деле? - сказал я и сел с поникшей головой.

- Выше голову, Рой. Вам теперь все время придется ходить с высоко поднятым подбородком.

Лиз, Лиз, она была умницей, моя "Мона Лиза".

- Слушайте, Рой! Знаете ли вы, кто эта ассистентка Бурова, которую вернули из могилы?

- Нет, Лиз.

- Это она, Рой. Дочь Дивная Солнца. Я с ней встречалась в Москве.

Словно электрический удар потряс мое тело.

- Вы тогда славно придумали, Рой, с ликвидацией моего первого брака. Помните? Как просто и быстро все получилось...

Я понял все. Я не мог выговорить ни слова. Может быть, у меня на глазах были слезы.

Она положила свою руку на мою.

- Выпьем, Рой. Выпьем за то, что я задумала.

Стюарт принес нам заказанную бутылку. Она наполнила бокалы. Рука у нее немного дрожала.

- Слушайте, Рой. Полет к Юпитеру моего корабля "Петрарка" состоится. Я тоже ценю любовь Петрарки, Рой.

- Я знаю, Лиз. Но при чем тут корабль?

- Я полечу на нем, Рой... в космос.

- Вы? - Я отшатнулся.

Я знал, что "Мона Лиза" это сделает, и я знал почему. И я знал, что она думает, смотря в полупустой бокал. Она думала, что ей нет места на Земле".

Глава вторая

ВЫБОР

Буров не приходил в себя. Тело его ожило, но мозг, казалось, не принимал в этом участия. В нем словно произошли те необратимые процессы, которые делают клиническую смерть полной. Грудь дышала, сердце билось, но этим управляли не мозговые центры, а приборы. Окутанный проводами и трубками, Буров не приходил в себя.

Лена Шаховская бессменно дежурила у его постели. Врачи потеряли всякую надежду... но не она! Она видела, как менялся "спящий" Буров у нее на глазах. Лица его уже не казалось костяным, порозовело, обросло кудрявой рыжеватой бородкой, делавшей его похожим на спящего богатыря из старой русской сказки. Он не мог не проснуться!..