Владимир Клименко - Тень вечности

"В зловещем мерцанье плыла под луной Халдуна вершина. И плач Оэлэн за пиалой хмельной Настиг Тэмуджина: - С куском черной крови, зажатой в горсти, Из чрева ты вышел! Но разве ты слов "пожалей и прости" Не знал и не слышал?"

- Я так раньше никогда не писал, - признался Владимир. - Помнишь, что было - про погоду, про природу. С чего вдруг потянуло на эпос? Неужели что-то настолько сильно связывало меня и Вальку, что его состояние каким-то образом передалось и мне? Сны про Чингиса ведь тоже стали сниться почти одновременно с его летаргией. Вот, послушай еще в конце:

"А цель - не отдать ни травинки пустой На пал да на ветер! Мы псы, сторожащие Кол Золотой, Мы - знаки в Завете. В походе! в походе узнает висок Груз зноя и стыни. Ведь если пустыню боец пересек, В нем видно пустыню. Мы будем скакать до вечерней зари, Забыв о палатке. Пусть месяц над первым нукером горит Алмазом на шапке! Мы будем по звездам, как демоны, мчать, Как тени - по долу. Знать, враг наш ошибся, забыв привязать Бубенчик к подолу? Над конскою гривой в косматом огне Пусть солнце восходит! Да здравствует юный хаган на коне И - Купол Господен! Пусть стелется снова за конским хвостом Дорожка тумана. Да здравствуют дали за ханским перстом Вольней океана!"

- Вольней океана... - почему-то повторил Искандер последнюю строчку и присел рядом на корточки. - Издавать будешь? - Да ну тебя, - рассеянно отозвался Дибров. - Какие сейчас издания? Впрочем, посмотрим. Про себя он твердо решил, что больше не станет тянуть и отнесет пайцзу и прочие вещи к скале ночью, пока остальные спят. И Искандера брать с собой не будет - справится один. Смущала переправа через Калым, но даже, если не удастся перейти речку вброд, плыть недалеко - другой берег метрах в тридцати. Неожиданно уже в сумерках в лагерь с горы спустился Ираклий, как всегда сопровождаемый Ремом. В руках он нес неизменный бидон с вином. - Ца! - по своему обыкновению воскликнул он, увидев хмурые лица приятелей. - Что за гости были у вас вчера? Почему не пришли ко мне? - Туристы приехали, - коротко, не вдаваясь в подробности, сказал Дибров. Сейчас ушли к скале. - Тень смотреть будут, - уверенно продолжил Ираклий. - Как бы не случилось чего... - Уже, - встрял Искандер, но замолчал, перехватив взгляд Владимира. Ираклий, похоже, последнему замечанию значения не придал и стал шумно требовать стаканы. Вместо шашлыков на сей раз на костре разогрели тушенку прямо в жестяных банках, по одной на брата, не забыли и про Рема. Прислушиваясь к бульканью вина в бидоне, Дибров прикинул, что все им за вечер не осилить. Но Ираклий пил сам, щедро подливал другим, внимательно следя за тем, чтобы посуда не пустела. Степь и горы окутали мягкие тени. Засиделись допоздна. Ираклий порывался напоследок пойти и навестить прибывших вчера туристов, но Дибров с трудом его отговорил - утром рано вставать. О том, что случилось днем, Ираклию никто не сказал ни слова. Не стал ничего Владимир говорить и о завтрашнем отъезде - пусть все останется, как есть, не хотелось лишних слов и сожалений. К полуночи, когда Ираклий стал ощутимо покачиваться, вставая, чтобы произнести очередной тост, Дибров настоял на окончании ужина. Он накидал в большой полиэтиленовый пакет десяток банок с тушенкой, щедро добавил туда и рыбные консервы. Во второй пакет свалили вермишель, крупу, и все пошли провожать Ираклия до дома. Тот пыхтел и сопротивлялся, выхватывал пакеты из рук приятелей, утверждая, что запросто донесет все сам, но его все же проводили, а потом быстро, в полной уже темноте, спустились обратно и легли спать.

... в ряду других воинов оцепления. Пешая охрана выглядела скорее символической. Легкие кожаные доспехи прикрывали грудь Диброва, небольшой круглый щит он держал в левой руке, а правой сжимал копье. К Чингису из города прислали старейшин. - Склонившаяся голова легче сохранит свою жизнь, - коротко сказал хаган, даже не дослушав самого почтенного и самого белобородого старика в изумрудно-зеленом халате и полосатом тюрбане, делающим его похожим на одну из башенок собора Василия Блаженного. - Зачем вам лишняя кровь? - Стены нашего города крепки и высоки, - с обидой возразил посланец. Взять их можно только после многолетней осады. - Ха! - насмешливо крикнул хаган. - Не всегда мудрость приходит с годами. Иногда годы приходят одни. Посмотри вокруг! Даже не оборачиваясь, Дибров знал, что сзади до самого горизонта степь заполнена сотнями тысячами людей. Слышались конское ржанье, невнятный и мощный гул голосов. Метательные стенобитные машины, привезенные из Китая, возвышались над войсками, готовые двинуться на приступ. - И вы думаете, что сможете устоять? Хорошо, будь по-вашему! - Но, что будет, если мы откроем ворота? - Посмотрим, - высокомерно ответил Чингис. - Крепость и неприступность стен равна мужеству и силе их защитников. Если вы сдадитесь без боя, то приказываю открыть ворота и ждать. Старики ушли, о чем-то переговариваясь на ходу. Хаган резко крутнулся на своем иноходце, развернувшись лицом к войскам. Тут же к нему подошел его личный астролог и советник Елю-Чу-Цай, словно надломленный в пояснице. Он держал в руках бумагу и беззвучно жевал губами. - Что говорят звезды? - Город будет наш, - китаец вздохнул и ткнул пальцем в бумагу. - Звезды любят хагана. - Хранителя печати и писца! - крикнул Чингис. Увертываясь от копыт коней охраны, к нему подбежали невозмутимый уйгур хранитель печати - и молодой писец из монголов, держа наготове яшмовый пузырек с тушью и перо. - Шахришаху! Приветствие напишешь, как полагается. Дальше... Писец выжидающе взглянул на Чингиса. - Ветер дует с Востока! - сказал хаган. - Я - иду! - Это все, повелитель? Хаган пренебрег вопросом. - Печать! Уйгур уже вытащил из замшевого мешочка личную печать Чингиса, изображающую нефритовую фигурку тигра на золотом кружке, и смочил синей краской. Хаган выхватил ее из рук уйгура и притиснул к письму. На пергаменте появился оттиск: "Бог на небе. Хаган - божья мощь на земле. Повелитель скрещения планет. Печать владыки всех людей". В тот же момент медленно отворились главные ворота города - "Ворота Намаза". Вместе с другими воинами Дибров двинулся вперед. Они вошли в узкие улицы. Жители, взобравшись на плоские крыши, с молчаливым ужасом смотрели, как в город втекают войска. Тишина прерывалась только тяжелым топотом да лаем желтых узкомордых собак, прыгающих с крыши на крышу и не решающихся спуститься вниз. Посреди отборной тысячи тургаудов в город вступил и сам Чингис. Он ехал большой, сутулый, перетянутый кожаным поясом, на котором висела большая изогнутая сабля в черных ножнах. Черный шлем с назатыльником, стальная стрелка прикрывает переносицу. Выехав на главную площадь, он приказал: - Открыть амбары города! Накормить хлебом лошадей! Пусть богачи привезут на площадь еду и питье, чтобы мои воины могли радоваться, петь и плясать! Далее Дибров не запомнил ничего, но вдруг ощутил себя вновь стоящим в ряду оцепления в степи, и он понял, что это другой день, очевидно, следующий после взятия города, а из многочисленных ворот в степь текли толпы народа. - Сейчас и повеселее! - кричали всадники, подгоняя идущих плетьми. - Веселее! Но не было веселья среди тех, кого изгоняли из родных домов. Плакали дети, голосили женщины, и лишь мужчины, которые должны были защитить их, шли молча и угрюмо. Многочисленные толпы выгнали в степь и заставили построиться. Затем монголы стали объезжать ряды, спрашивая, есть ли искусные ремесленники и какое мастерство они знают. Таких выделяли в особую толпу. Потом монголы стали отбирать красивых женщин, выдергивая их из рядов. Плач и крики усилились. Дибров стоял, как истукан. Он все видел и не мог ничего сделать. Зрелище казалось отвратительным и в то же время он осознавал, что сам является частью грубой силы. Внезапно в стоящей напротив толпе он отчетливо различил Леонида, чья рыжая борода и шевелюра ярко выделялись на фоне покрытых голов, троих его студентов и Киру с Людой. Именно к ним сейчас направился богатырского вида монгол на пегом, черно-белом коне. Он остановил коня напротив, чуть склонился с седла и, вытянув вперед руку, грубо схватил Киру за плечо. Девушка завизжала. Леонид сразу рванулся вперед, словно только и ждал этого угрожающего движения, и сбросил кисть монгола с хрупкого плеча, как хищное насекомое. - Хо! - удивился монгол. Он не стал спешиваться, а отъехал чуть в сторону и вдруг, выхватив притороченный сбоку седла аркан, коротко раскрутил его и бросил в толпу. Аркан упал точно на шею Леонида. Монгол понукнул коня - Леонид упал и, хватаясь руками за петлю, поволокся по земле. Со всех сторон к месту происшествия уже бежали нукеры. Дальше начался какой-то кошмар. Толпа мусульман раздалась, оставив посреди сбившихся в тесную кучку туристов. Студентов похватали и мгновенно скрутили им руки за спину. Леонид дергался на земле, пытаясь ослабить узел. Его подняли, и он встал на подкашивающихся ногах. - Ты поднял руку на воина хагана, - монгол, подъехав, толкнул его носком сапога в грудь и, если бы не держащие Леонида за плечи нукеры, он непременно упал бы снова. - Таким смерть! И этих тоже, - крикнул монгол, кивнув в сторону студентов. - Всех! Дибров зажмурился, когда в воздухе замелькали короткие кривые сабли. Он вдруг закачался сам и оперся на копье, чтобы...