Джейн Йолин - Карты печали

- А какого цвета эта птичка? - спросила она.

Я улыбнулся. - Есть одна разновидность, называется серая линнет, сказал я.

- Вот видишь, - сказала она. - Слова двух миров не могут лгать. Называй меня, как хочешь.

- Линни, - сказал я. - Я оставлю Седовласую во рту Б'оремоса. Потому что в нашем мире это мрачный цвет, вылинявший, печальный, без блеска. Тебе он не подходит.

- Ты на самом деле еще не знаешь, что мне подходит, Человек-Без-Слез, - сказала Линни. - Я чувствую в тебе сомнения. Удивление и сдержанность. Еще не спета песня.

Б'оремос вклинился между нами. Взяв меня за правую руку, он потащил меня из Зала Плача во дворец через мощеные улицы, а затем через лабиринт переходов к его комнатам. Линни шла следом.

- А Королева знала, что ты пошел с ним вместо того, чтобы вернуться на корабль для бдения?

- Я этого не знал и, должен сознаться, и не подумал об этом. Я сказал себе, что я наблюдаю, изучаю, познаю. Настоящий антрополог. Но на самом деле, я думаю, мне было приятно.

- Ладанна.

- Простите, сэр?

- Я просто размышляю. Продолжай, Аарон.

В комнате Б'оремоса я с легкостью кинулся на гору подушек, как будто я делал это всю жизнь. Б'оремос улегся на своих подушках, своей ногой касаясь моей. Только Линни сидела выпрямившись, как знак препинания между нами.

Я задавал вопросы, сформулированные скорее как утверждение, а Б'оремос давал ответы, которые выглядели скорее как загадки. Это все было похоже на игру, я начинал постигать их способ мышления. Так бывает, когда изучаешь какой-то язык и вдруг начинаешь видеть сны на этом языке и понимаешь, что это и есть момент постижения новой культуры. Но когда он наступает, этот момент, тут уж сомнений нет.

Я совсем забыл о "смерти" Доктора З. и поэтому, когда вошел слуга, призывая Б'оремоса в апартаменты Королевы, я не был готов услышать его тяжелый вздох.

- Скорбь заставляет ее думать о своем бессмертии, - сказал он.

- Скорбь? - спросил я. - Бессмертие? - Длинный день и стаканы поднесенного вина, значительно более крепкого, чем все, что я пробовал раньше, замедлили мою сообразительность.

- Смерть вашей Королевы печалит ее и она думает о времени, когда она сама будет в Пещере, лишенная утешения, родных дочерей, которые могли бы оплакать ее. Ей хочется еще одного ребенка. Она настаивает на том, чтобы быть засеянной этой ночью, и мы все будем вознаграждены, если будет урожай.

- Она просила меня, - сказал я. - Она приглашала меня в свои покои, но я сказал нет.

Б'оремос и Линни были шокированы.

- Королеве не отказывают, - сказала Линни.

- Мы делаем свои посевы с любовью, - сказал я. - А если есть любовь, всегда есть выбор.

- У мужчины в этих делах нет выбора, - сказал Б'оремос. - У мужчины так мало времени, оно должно быть потрачено на службу Королеве. Она зовет и я... - Он провел рукой по переду своего хитона, где появилась заметная выпуклость. - Я мужчина и я должен ответить на призыв. - Он мрачно посмотрел на меня. - То ли ты играешь с нами и ты не мужчина, то ли...

- Я - Мужчина, - просто сказал я.

- То ли твое время движется с другой скоростью, - закончила Линни.

На это я не ответил. Я не смел.

Б'оремос прикоснулся к моему плечу и быстро вышел в дверь, скрытую под драпировкой, а мы остались с Линни одни.

- Для тебя время действительно идет иначе? - спросила она.

Я долго думал, как объяснить так, чтобы не скомпрометировать еще больше наш прилет.

- Мы иначе считаем, - сказал я наконец.

Она немного помолчала, ее худое лицо сохраняло торжественное выражение, напоминая мне о мадоннах на витражах храмов там, на старой Земле. Наконец она взглянула на меня.

- Ты многому можешь научить нас, небесный путешественник.

- Я здесь для того, чтобы учиться, а не учить, - сказал я, и вдруг мысли мои странно прояснились. Я, казалось, вижу каждое слово прежде, чем произнести его. Сам того не замечая, я протянул руку, взял слово из воздуха, повернул его в ладони и сказал: - Это слово - ладанна.

- Я научу тебя разнице между плукенной и ладанной, - сказала Линни, без слов. - Она сказала серьезно. - Потому что нет сомнений, что я не могу научить человека горевать, если он не чувствует горя здесь. - Она приблизилась вплотную ко мне и коснулась ладонью моей груди над сердцем, широко расставив пальцы.

- Но где же человек чувствует разницу между плукенной и ладанной, если не здесь? - сказал я, накрывая ее руку своей. Ее рука дрожала.

- Меня никогда не касались, - ответила она, потом добавила, как будто такое простое утверждение нуждалось в объяснении. - В моей деревне я была странной, даже более странной, чем обычный королевский посев. Я здесь, так как я Плакальщица Королевы, я Неприкасаемая. Тебе понятно, что это значит?

- Маленькая линнет, - сказал я почти шепотом, - сладкая певунья. Меня тоже никогда не касались. Я был слишком занят науками. Но теперь - это было бы также нарушением всех моих клятв - коснуться тебя.

Ее рука соскользнула с моего сердца к моим губам.

Я поцеловал ее пальцы один за другим. Они были огрубевшие, на большом пальце левой руки был шрам в виде креста. Потом я выпустил ее руку, потянулся за своей чашей с вином и осушил ее. На донышке лежало одинокое маленькое черное зернышко, как точка в конце предложения.

- Что это? - спросил я.

Она взяла чашу, заглянула в нее, потом приложила руку ко лбу.

- Это то, что остается от орешка люмина, если его размочить в вине. У Б'оремоса остались те три орешка, которые ваша Дот'дер'це вернула ему. Один он положил в твою чашу.

- О, Боже. Я умру? - спросил я, начиная чувствовать тепло, подымающееся в ногах. Если это смерть, она не так уж неприятна.

- О, нет, А'рон, не умрешь. Три орешка приносят смерть. От двух у тебя будут кошмары и истерика. Но один... - Она заговорила тихим голосом и как-то рассеяно. Один - для ночи бешеного удовольствия.

- А ты тоже выпила вино с орешком? - спросил я, вдруг с нетерпением ожидая ответа.

Она заглянула в свою чашу, осушила ее, снова посмотрела. Глаза у нее были золотые и большие.

- Мы не сможем остановить то, что уже началось, - сказала она. - Если кто-то виноват, если было предательство, то это Б'оремос. Ты - и я - мы невиновны. - Она встала, задула одну за другой свечи, потом подошла ко мне среди замешкавшихся теней и легла рядом со мной.

Первый поцелуй и первое прикосновение были сладкими, но не так, как все остальные, которые последовали потом.

- Дальше можешь не описывать, Аарон.

- Спасибо, сэр, но я не смог бы, даже если бы вы приказывали. Люмин затуманил мои ощущения и я не знаю, что было реальностью, а что - нет. Но я люблю ее, сэр. И я знаю, что она любит меня.

- Какие у тебя основания так говорить?

- Потому что когда она задувала свечи, я заглянул в ее чашу. В ней не было маленького черного зернышка.