Александр Шуваев - FLY

- В порядке.

- Аварийные маяки…

- Аварийные в норме.

- Звено сопровождения…

- Минуту… Эй, вы там не заснули? Прием…

- Сам не засни. На местах.

- Запасная полоса…

- Так… В порядке все три.

- Спасатели?

- Погоди… Медицина… На месте. Пожарные… На месте… Поисковики - уже в вертолетах.

- Поди, причастились уже.

- Это уж как положено. Работа у них такая.

- Ф- фу… Ну, пока все.

- А в последний момент, как всегда, вылезет какой-нибудь непротык.

- Чирей тебе на губу.

- Да нет, я так…

Он не договорил, дернувшись всем телом, потому что репродуктор рявкнул с прежней ушезакладывающей, сокрушительной громкостью:

- "Степная", "Степная", вызывает "Мыс"! Как слышите?! Прием…

- Так и не сделал потише, идиот! - Прошипел старший из операторов. - "Мыс", слышим вас хорошо. Прием…

- А видите как? Га- га- га- га- га… Пятнадцать минут, прием…

- Таймер отсчета пятнадцатиминутной готовности включен. Прием…

- Синхроблоки включить в момент "ноль". Прием…

- Подтверждаю, включение синхроблоков в момент "ноль", режим включения автоматический.

Но, хотя все это и было просто-таки пот-трясающе интересно, Дубтах почувствовал, что пора проваливать, пока другие зрители не заняли лучшие места на стадионе.

- Спасибо, господа. Даже не заметил, как время прошло…

- Не за что, соискатель. Передавай привет там, на большой земле…

- А почему соискатель?

- Ну это же очевидно: будучи явным непонятно кем, ты находишься сейчас здесь. Значит, определенно, ищешь неприятностей. А парень ты, похоже, способный, наверное - удачливый, так что можно не сомневаться - найдешь. Тогда и будем звать не соискателем, но - лауреатом!

- Тьфу!!! А я его слушаю, как порядочного!

- Да ты не обижайся. Пойми - нам ведь тоже обидно. Сколько сидим тут, а самого интересного и не увидим… Тоже свинство, мы же не штрафники какие- нибудь…

- Жалко вас.

- Ладно, вали.

Обыкновенный прямоугольник длиной километров шесть и шириной - метров двести, расположен на большом аэродроме между высоких холмов, поросших лесом и напичканных бог знает чем, и, - похоже, - вместо холмов, которые некогда просто исчезли. Это было не вполне так, и проектировщики "Медианы" выбрали для ее размещения очень неслучайное место, однако же оно выглядело именно так: прямоугольник, вырезанный среди холмов, а на прямоугольнике - "Медиана", сто двадцать четыре гектара плоскости, одетой в покрытие с управляемым трением. Кто-то, очевидно на нервной почве, играл этим управлением, и полоса то превращалась в ослепительно блестящее под фонарями и в лучах прожекторов зеркало, то начинало пугать полным отсутствием отблесков, становилось настолько ничего не отражающим, что до создания этой вещи аналогов просто не существовало. За дурные нервы некто еще получит положенное от начальства, но можно было быть уверенным, что в надлежащий момент все будет не просто в порядке, а, как бы это сказать, - в идеальном, артистическом соответствии с необходимостью. Минут с десять тому назад над их головами с грохотом прошла пятерка "Оззеров". Они без дешевых, вовсе не соответствующих ситуации трюков все-таки умудрились как-то показать себя, - тем, как уверенно, с тяжеловесной, режущей стремительностью машины разошлись веером но при этом сохранили потрясающее единство. Исчезли истребители, и гром реактивных двигателей замолк вдали. Стало ужасающе тихо, и от этого ожидание показалось еще более нестерпимым. Тихо, ровный ряд огней, прожектора, освещающие идеальную плоскость "Медианы", а у кого- то не выдержали нервы, и он прохрипел довольно-таки громко:

- Не понимаю, отчего такой ажиотаж? Чем это принципиально отличается от посадки обыкновенного большегрузного самолета?

На говорившего не хотелось даже оглядываться, и вообще никто, никак не поддержал его порыва. А потом Дубтаху показалось, будто он слышит что- то такое. Да нет, мерещится… Или все- таки что- то слышно?

Если все ждут чего- то,

Это что-то можно услышать?

И то, что не ветер, а слышно

Можно увидеть быть может?

А если мы это увидим,

То что с этим станем мы делать?

Звон. Как будто звенит в аппарате

Данном людям, чтоб слышать,

Так кажется - поначалу.

А можно ли счесть громким

Что слышат все - но не верят

Истинности ощущенья?

А звон меж тем все сильнее

Звон, как в ночном кошмаре,

Когда возникает пред спящим

Кто-то страшнее, чем дьявол.

А звон и еще сильнее,

Словно, клинком расколот,

Звенит, расседаясь, воздух

Сколько ни есть его в небе

Не то, чтобы он стал в этот момент громким, просто - всепроникающий, все - накрывающий звон, непрерывный, однотонный, равнодушный. Гигантский. А потом тот, кто несся оттуда сквозь вечер, разом бросил все шутки. Громадный двигатель достиг вызванными им звуковыми колебаниями окружающих "Медиану" холмов, и те отозвались. А-ха-ха - у-ху-ху, я-ха-ха - ю-ху-ху, а-ха-ха - у-ху-ху, я-ха-ха - ю-ху-ху, - усиливаясь, обрушилось на ожидающих, как тысячекратно усиленный грохочущий рев поезда в тесном тоннеле. Звон и гневный голос разбуженных холмов вызывали физический ужас и подавляли, как звук надвигающейся вселенской, космической катастрофы. А после, совсем незадолгим, появился силуэт виновника нынешнего противоестественного сборища, черная безглазая тень в темном небе, в сопровождении мизерных по сравнению с ним истребителей группы встречи, - всего трех. Не вой, не визг - просто Нота, чистый тон чудовищной величины, труба Судного Дня накрыла холмы и поле всеподавляющим звуком. В нем потерялся солидный, ровный гром истребителей. Черный силуэт едва полз, чуть покачиваясь, и был совсем уже низко, и на холмы, на поле ложился, изредка усиливаясь, сиреневый отблеск гигантских дюз "ДАР-3-30-с2". Труба Судного Дня умолкла и погас режущий отблеск, когда огромное шасси коснулось "слика", и тот, бывший в момент этого сопротивления зеркальным, быстро мерк по мере того, как Несущий Раздор с невероятно глубоким и низким трансформаторным гулом гасил и без того уже небольшую скорость. Дубтах видел снимки и схемы. Видел записи, запечатлевшие "выгулы" машины и первые ее, коротенькие подлеты, но впечатление от очной ставки с "Мисшифаром" оказалось вовсе иного рода. Простых и рациональных очертаний восьмидесятисемиметровый аппарат выглядел все-таки чудовищно. Черный, как слиток сгущенной тьмы, он, по безглазости своей, глухости монолитного корпуса, - из-за мелочей в сущности, - мало напоминал самолет. Больше всего он был похож на диковинную слепую рыбу из самых глубоких впадин океана, порождение безвыходной тьмы и холода. Увидав этакую окраску и оценив некоторую угловатость отдельных элементов, Дубтах без особых затруднений узнал что-то родное и вроде бы даже близкое. Родня-а, - пусть крупноватая, пусть седьмая вода на киселе, - но особых сомнений все-таки нет. К моменту, когда обтекаемая глыба тьмы остановилась окончательно, "слик" под его шасси тоже стал глухим и не дающим бликов.