Андрэ Нортон - Кошачьи врата : Преданья колдовского мира. Кошачьи врата

«Пора! — снова волна принуждения ударила в девушку, добираясь высоко, до самого сердца, как волна на берегу.

— Убивай! Кровь… дай мне кровь, чтобы я смогла ожить. Мы женщины. Нет, ты будешь больше, чем женщина, когда прольётся кровь и откроет мне дверь. Убей! Ударь в спину! Или ещё лучше — перережь горло. Он всего лишь мужчина! Он враг — убей!»

Танри покачнулась, тело её словно попало в мощное течение. Без участия воли поднялась её рука, держа кинжал наготове, расстояние между нею и фальконером сократилось. Она легко может сделать это, и кровь поистине потечёт. Йонкара освободится от пут, наложенных на нее глупцами.

«Бей!»

Танри видела, как двинулась её рука. Но тут та, другая её часть вспыхнула в героическом усилии.

«Я Танри! — слабый крик против могучих чар. — Салкар ни перед кем не склоняется!»

Фальконер повернулся, внимательно посмотрел на неё. В глазах его не было страха, только холодная ненависть. Птица у него на плече расправила крылья, закричала. Танри не была уверена: ей показалось, что красный вихрь привязывает птицу к плечу человека, не даёт взлететь.

— Дьяволица! — воин бросился на девушку. Оставив попытки завладеть мечом, он поднял руку, чтобы ударить Танри по лицу. В воздухе взвился красный туман, окутал запястье поднятой руки, и хотя фальконер яростно задёргался, рука его оказалась в плену.

«Бей быстрее!» — принуждение давило со страшной силой.

«Я не убиваю!» — палец за пальцем Танри заставляла свою руку раскрыться. Кинжал, выпав, зазвенел на каменном полу.

«Дура!» — сила вызывала в голове яростную боль. Танри закричала и пошатнулась. Её вытянутая рука упала на тот самый меч, который пытался вырвать у статуи фальконер. Меч повернулся и высвободился быстро и легко.

«Убей!»

Девушку заполнил поток ненависти и силы. Тело кололо, вспыхнул жар, как факел, который окунули в масло.

«Убей!»

Она не могла справиться с каменным мечом. Обе руки сомкнулись на холодной рукояти. Танри подняла меч. Мужчина перед ней даже не пошевельнулся, пытаясь уклониться. Живы были только его глаза — полные не страха, а только ненависти, такой же горячей, как та, что заполняет её.

Сражаться… она должна сражаться, как с волнами бурного моря. Она — Танри — салкар, она не орудие какого-то зла, давно ушедшего в Среднюю Тьму.

«Убей!»

Огромными усилиями она заставила своё тело двигаться, боролась с волей, которая пока ещё не смогла её победить. Меч упал.

Камень ударился о камень — правда ли это? Снова воздух дрогнул, заколебался; жизнь одолела древнюю смерть, но только на мгновение, промежуток между двумя ударами сердца. Меч ударился о Йонкару.

Донёсся затихающий крик:

«Дура!..»

Никакой рукояти меча в руке, только пыль меж пальцами. И ни искры жизни в красных глазах женщины-статуи. На том месте, где меч ударился в изваяние, — на плече, появились трещины. Фигура на глазах раскрошилась и рухнула. И все остальные тоже ломались, превращаясь в пыль, от которой Танри раскашлялась и закрыла глаза руками.

Зло ушло. Холодное помещение опустело, больше в нём ничего не ждёт. Рука схватила девушку за плечо, рванула к выходу.

— Наружу! — голос человеческий. — Наружу, Салзатар рушится!

Танри покорно позволила увести себя, вытирая по дороге горевшие от пыли глаза. Слышался треск, грохот. Поблизости свалился большой каменный блок, девушка съёжилась от страха. Они бежали, уклоняясь, увёртываясь. И наконец, всё ещё кашляя, со слезами, текущими из глаз, с лицами в серой пыли, оказались под открытым небом.

Их подхватил свежий ветер с запахом моря. Танри скорчилась на прошлогодней траве, сквозь которую уже начали пробиваться свежие весенние побеги. Рядом, так что плечи их соприкасались, сидел фальконер. Птица его исчезла.

Они сидели на небольшом холме. Танри не помнила, как они сюда поднялись. Внизу, между ними и морем, лежали груды разбитых камней. Невозможно было определить, где находились стены или проходы. Спутник девушки повернул голову и посмотрел ей прямо в лицо. В глазах его стояло огромное удивление.

— Всё ушло! Проклятие ушло. Она наконец побеждена. Но ты же женщина, а Йонкара всегда действовала через женщин, в этом была её сила и наша погибель. Она держала в своих руках всех женщин. Зная это, мы и создали свою защиту. Мы не могли верить ни одной женщине, потому что они готовы были открыть страшные двери Йонкары. Почему же ты не убила меня? Моя кровь освободила бы её, а она поделилась бы с тобой властью, как поступала всегда.

— Она не будет мною командовать! — с каждым вдохом уверенность возвращалась к Танри. — Я салкарка, а не одна из ваших женщин. Так эта Йонкара — из-за неё вы ненавидите всех женщин?

— Может быть. Она правила нами. И проклятие её держало нас в её власти, пока не умер Лангвард. Как ты видела, он погиб от рук своей королевы, но его смерть частично освободила нас. Он долго искал возможности заключить дух Йонкары. И отчасти ему это удалось. И тогда мы бежали, как говорят легенды, и больше не допускали женщин в свои крепости.

Он потёр руками лицо, стирая пыль исчезнувшего Салзатара.

— Это древняя земля. Я думаю, сейчас в ней никто не живёт. Мы можем остаться здесь — если только тебя не станут разыскивать твои родичи. Иначе на нас падёт тень другого проклятия.

Танри пожала плечами.

— Я салкарка, но не осталось никого, кто назвал бы меня сестрой по клану. Я работала на «Диком борове» без родственных связей. Никто не станет искать меня, — девушка встала, положила руки на бёдра и отвернулась от моря.

— Фальконер, если на нас ляжет проклятие, придётся жить с ним. Но пока человек живёт, его может ожидать в будущем разное: и хорошее, и плохое. Надо только смотреть в лицо тому, что придёт.

С неба до них донёсся протяжный крик. Тучи разошлись, и в слабом солнечном свете показался сокол. Танри откинула голову, следя за ним.

— Земля твоя, а море моё. Что скажешь, фальконер?

— Он тоже встал.

— Меня зовут Ривери. И в твоих словах есть смысл. Проклятиям пора уйти в тень, а мы пойдём в свете и увидим, что лежит впереди.

Плечом к плечу они спустились с холма, сокол парил у них над головами.

Наследство из трясины Сорн

У западной стены Клавенпорта, на берегу моря Осенних Туманов… — но вы же не хотите, люди добрые, чтобы я начинал свой рассказ в манере бардов? Хорошо, да у меня и арфы нет, чтобы сыграть по-настоящему. Да и рассказ этот не для лордов в их залах. Хотя начинается всё и вправду в Клавенпорте.

И начинается с некоего Хигбольда. Случилось всё это сразу после войны Вторжения, в такие времена маленькие люди, если у них острый ум, могут возвыситься в мире — и быстро, если повезёт. На языке бардов это означает просто, что эти люди знают, когда воспользоваться ножом, когда дать ложную клятву, а когда протянуть руки к тому, что не принадлежит им по праву.