Терри Биссон - Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

— Мои старые глаза не видят ничего, кроме пустоты. Что там такое?

— Там кто-то есть. Думаю, мой дядя. Он в нескольких милях отсюда. Машет руками и танцует. У него какое-то сообщение. Они увидели пыль, которую мы поднимаем.

— Ну да, это знаковый язык Кочевников. Мне стоило выучить его, когда я был моложе. Он всегда восхищал меня.

— Он дает нам преимущество перед тексарскими вояками.

Когда на горизонте показались вигвамы клана Маленького Медведя, перед ними появился всадник, вынырнувший из облачка пыли. Это был Красный Гриф, брат жены Сломанной Ноги, формальный глава клана, который тем не менее должен был существовать, ибо она выразила такое желание. И теперь во время болезни мужа брат выполнял возложенные на него обязанности. Он был худым и серьезным человеком, примерно шестидесяти лет от роду, с синевато-багровыми пятнами на коже, из-за которых его могли в любом месте, кроме Кочевников, принять за джина; но среди Кочевников такие косметические дефекты пользовались большим уважением, как отметины Пустого Неба. Он с серьезным видом рассказал о состоянии Сломанной Ноги — все еще недвижим, но по крайней мере хуже ему не стало.

— Часть наших гуртовщиков уже вернулась с юга, — сказал Красный Гриф Омброзу, — включая людей духа Медведя. Они сейчас с ним, отец. Но, конечно, он хочет видеть вас.

Омброз начал ему рассказывать о папе, но оказалось, Красный Гриф уже все знал. Даже об отъезде кардинала Коричневого Пони из Валаны — его секретариат постоянно посылал и получал послания от людей с равнин. Когда они въехали в поселение Маленького Медведя, то, приветствуя их, навстречу высыпали дети и молодые женщины; Хонган и священник обнимали их.

— Вы останетесь у нас после того, как повидаетесь с отцом? — спросила мать. — Или должны скакать в страну Кузнечиков?

Хонган замялся. Он ей еще ни о чем не рассказывал.

— Я думаю, Кухали развелась со мной, — он глянул на Омброза, который венчал их, но тот отвел глаза в сторону. — Она сказала, что если захочет меня, то пошлет за мной. Но даже в этом случае я не пойду к ней.

Выражение лица матери смягчилось.

— Тебя осуждают за то, что нет дочек?

— Может быть. И за столь долгое отсутствие. Жалуются ее братья. Я слишком мало делал для семьи. Они говорят, что я слишком привязан к тебе. Ты же знаешь, как это называется.

— Я боялась, что так и будет, когда ты женился на девушке из Кузнечиков. Гуртовщики рассказывали, что этой зимой им снова пришлось драться с гуртовщиками Кузнечиков из-за пастбищ.

— Есть убитые?

— У наших только раненые. Как у них, я не знаю. В ход пошли и пули, и стрелы. А теперь иди повидайся с отцом.

Шаман рода Маленького Медведя оставил вигвам, в котором отец Омброз готовился к последнему помазанию старейшего из своих новообращенных. Священник знал, они смущены тем, что некоторые из их обрядов не соответствуют религии, которую он им проповедовал, ибо они приняли крещение лишь потому, что так захотел Сломанная Нога. Когда старик умрет, их смущение (и зависть?) может превратиться во враждебность. Но весь род знал, что, когда он, Омброз, был поставлен перед необходимостью выбирать между ними и своим орденом и высший иерарх ордена, назначенный архиепископом Бенефезом — то есть Филлипео Харгом, — отозвал его обратно в Новый Рим, он отказался подчиниться. Он был изгнан из ордена и подвергнут отлучению, но не обратил внимания на эти кары. Тем не менее они уязвляли его больше, чем он хотел признать. Он знал, что женщины встанут на его сторону в любой ссоре с шаманами духа Медведя, но хотел избежать такого развития событий. Пока они тоже не выказывали таких намерений. Под влиянием его проповедей многие из семей Кочевников стали христианами, а он же за эти годы стал чувствовать себя скорее Кочевником.

Омброз был не первым миссионером ордена святого Игнация, который стал свидетелем, как его любимый ученик, которого он учил думать, начинал и думать, и вести себя отнюдь не так, как предполагал его духовный наставник. И этой ночью он лишь тяжело вздыхал, глядя, как Чиир Хонган вместе с шаманами в тусклом дымном свете костра из сушеного навоза, разведенного у вигвама Сломанной Ноги, танцует пляску умирающего.

Барабаны, казалось, глухо выговаривали: «Горе идет, горе идет, мать-горе идет…»

Танец должен был умиротворить Черный Ветер, грозного противника Пустого Неба и отогнать Ночную Ведьму. Какое-то время Омброз бродил по поселению, присаживаясь к таким же кострам и разговаривая со старыми «прихожанами». Малая часть из них стала истинными христианами, но многие из тех, кого он крестил, продолжали считать его одним из шаманов. Среди некрещеных по-прежнему пользовался вниманием голос его мудрости, когда он поднимал его в совете.

До завоевания всех этих деревень не существовало. Но со временем равнины все больше и больше заполнялись подобиями вигвамов, которые, как и жилища фермеров, возводили из камня и глины и ставили рядом с источниками и колодцами. Здесь оставались на зиму старики и дети, пока гуртовщики перегоняли стада своих лохматых коров на лучшие пастбища, примеряясь к временам года и спасаясь от завывающих снежных буранов, которые всю зиму бушевали на равнинах, от Арктики через земли Великой Кобылы и до завоеванной провинции, худшая часть земель которой принадлежала орде Зайца. В давние времена Зайцы жили в лесистой местности, лиственные заросли которой уходили к юго-востоку; земли эти ныне вошли в состав Тексаркской Империи. И теперь эти пастбища, до которых зимой лишь изредка доносились ледяные ветра, Зайцы сдавали в аренду Кузнечикам и Диким Собакам, получая за это хорошую плату коровами и лошадьми. Вследствие такого положения дел народ Зайцев менее всего был склонен к миграции даже перед началом войны; лишь малая часть его после завоевания перебралась на юг, где в районах со скудными землями и сформировалась диаспора Зайцев по соседству с обедневшими семьями бывших Кузнечиков, которые, как семья Чернозуба, минуя скудные пастбища Диких Собак, переместились поближе к горам.

От гула барабанов было никуда не деться. И теперь, казалось, они выговаривали: «Свобода идет, свобода идет, дева-свобода идет…»

Побывав почти в каждой хижине, отец Омброз вернулся к вигваму Сломанной Ноги. Какое-то время он постоял у костра, наблюдая за танцем, а потом, уловив ритм, и сам присоединился к танцующим, что вызвало вопль радости у его Медвежонка.

Глава 8

«Пятая ступень покорности заключается в том, что он не скрывает от своего аббата ни одну из мыслей, внушенных дьяволом, которые проникли в самое сердце, ни один из тайных грехов, а смиренно кается в них».