Владимир Щербаков - Чаша бурь. Научно-фантастический роман

— Почему же? Я могу сделать для тебя шоколадный напиток индейцев майя. Хочешь?

— Потом. Не все же сразу, — рассудила она. — Теперь идем на кухню.

Пока я готовил, она покачивалась в старом потертом кожаном кресле и, вытянув носки темных с коричневым отливом туфель, рассматривала их.

— У тебя не найдется элоники? — спросила она так тихо, что я едва расслышал ее вопрос.

— Какой элоники?

— Ну, это такая жидкость, от которой кожа приобретает блеск…

— Нет, элоники у меня не найдется. — И я подошел к ней.

Круглое лицо ее было пунцовым, глаза блестели, руки она сложила на груди, и я стоял перед ней, а она так же, как и минуту назад, покачивалась в кресле, вытянув ноги в сером.

— Почему у тебя только одно кресло? — спросила она строго.

— Да потому, что я живу один. И выменял это кресло у своего друга. Отдал за него восьмитомник и пятитомник.

Мы поужинали.

— Думаю, тебе пора возвращаться… — Я произнес это спокойно, твердо и, словно убеждая в том же и себя самого, повторил просьбу про себя. У двери комнаты она молча остановилась, обернулась ко мне, но в полутемном коридоре я не сразу угадал выражение ее лица. А ее руки ощутимо сжали мои плечи, по шее и щеке прошла ее прохладная ладонь, ее круглое лицо, неподвижное, почти кукольное, сейчас приобрело необыкновенное выражение: брови ее сдвинулись, губы искривила принужденная, полупрезрительная улыбка. Руки ее отталкивали меня, но не отпускали, это было похоже на игру: гибкие длинные пальцы с накрашенными ногтями впивались в мои плечи, отпускали меня на мгновение, потом все повторялось. Я хотел осторожно притянуть ее к себе, она опередила меня, надавила ладонями и запястьями, усадила меня на стул у вешалки, сказала наигранно-резко:

— Хочешь отправить меня домой? Ну, попробуй, попробуй!.. — И, тускло блеснув темной кожей, носок ее туфли поместился тут же, на стуле, и в слабом свете отливающее сиреневым колено приблизилось, прислонилось и держало меня так, что я и не помышлял встать.

Валерия наклонилась и медленно выдохнула слова темным от помады ртом:

— А может, передумаешь, а? — Голос ее был низким, грудным; тугое серо-сиреневое колено, овеянное тонким запахом духов, коснулось моего подбородка; она добавила: — Я видела тогда, на Новопетровской, как ты шел за мной.

Я молчал. Так прошла вечность. По ту сторону вечности, за теплым сумраком этого вечера и еще семидесяти семи вечеров, за прохладой плеч и меловой их белизной, грузным их великолепием угадывалась несбыточная полоса горестно-счастливых дней.

ЧЕРЕП СМЕРТИ И ДРУГИЕ РЕДКОСТИ

В июне, после сессии, Валерия уехала с туристской группой во Францию. На третий день после ее отъезда установилась настоящая летняя погода, в парке под светлым небом допоздна гуляли парочки, я почти каждый день купался во втором пруду, близ того места, где Валерия кормила диких уток, оставшихся зимовать.

Вода там прозрачная, холодная, у дна бьют ключи. Я доплывал до середины пруда, ложился на спину, ловил краем глаза вершины качающихся сосен, красные лучи заката, в памяти моей соединялись разорванные потерей табличек нити нашего поиска.

Кто-то был против начавшихся контактов. Я уже успел убедиться в справедливости Анаксагора, который писал, что вместе когда-то были зародыши вещей с их формой и цветом, вкусом и запахом; и рождались в космосе живые существа и люди, имеющие душу и разум, и у тех людей, как и у нас, есть на далеких планетах населенные города и творения искусства, есть Солнце, Луна и другие светила, и земли их приносят щедрые плоды, к которым привыкли и мы.

И вот, когда случай представил доказательства этому, некто постарался убрать их.

Валерия вернулась с опозданием на несколько дней, и я искренне удивился, как при всем этом не возникло трудностей с визой. В день возвращения на вечере в Доме литераторов я приметил вот что: когда мы пошли в буфет, Валерия оставила на сиденье кресла голубой конверт — знак того, что места заняты. Конверт был с обратным адресом, по-французски на нем значилось имя: Мишель Легран. После вечера я провожал ее. Мы шли пешком до бульварного кольца, сели на скамейку. Я повернулся к ней, взял ее руку, спросил:

— Кто такой Мишель Легран?

— Композитор, — ответила она. — Очень милый. Есть еще вопросы?

— Да. Ты поднималась на Эйфелеву башню?

— Зачем?

— Ты очаровательная кроманьонка.

— Думаешь, я не знаю, кто такие кроманьонцы?

— Ничего обидного я не сказал. Люди эти даже превосходили современных в росте и объеме мозга, но были равнодушны к архитектуре. Им было не до этого. Нужно было охотиться на пещерных медведей и саблезубых тигров.

— Можно не пояснять…

— Франция — классическая страна кроманьонцев. В прошлом, конечно.

— Современные неандертальцы, о которых говорит отец, пережили кроманьонцев. Но не научились быть обходительными.

— Знаешь, я скорее ориньякский человек, нежели неандерталец.

— Возможно. Ты уже месяц не приглашал меня в театр.

— Просто потому, что не могу угадать твои желания.

— Теперь об одном из них ты знаешь.

— Да. Обещаю.

— А у тебя есть желания?

— Есть. В Александрии найдена мумия женщины. Тело ее обернуто листами полотняной этрусской книги. Хочу увидеть ее.

— А еще?

— Хочу познакомиться с востоковедом, который еще до твоего отца обнаружил в Книге Мумии славянские корни. Но в отличие от него считал, что этруски пришли в Италию с берегов Дуная и отрогов Карпат. Еще хочется побывать на раскопках порта Спин в дельте По. Лет тридцать назад профессор Альфиери нашел там первую постройку. Спин — это жемчужина Этрурии, точнее, северной ее провинции. По всей Этрурии сейчас, наверное, бродят гробокопатели. Есть такая профессия. Люди эти загоняют в землю тонкие стальные пики семиметровой длины и по сопротивлению или удару такой пики о твердый предмет судят о предполагаемой добыче. Бродят там, где когда-то звучала страстная музыка, этрусские женщины танцевали и пели, а мужчины наполняли кубки вином и медвяными напитками. Хочу увидеть, что еще скрыто в земле. Вот мои желания. Просто, правда?

— Вы с отцом не вполне здоровы… и неизлечимы.

— Это так. Когда-нибудь и ты поймешь, как нужно человеку его дело.

— Но ты пишешь…

— Все равно. Нужно еще дело.

— Не все так думают. Во всяком случае, ваши этруски по вечерам танцевали.

— У них было больше воемени. Они же самые древние на земле люди, если, конечно, не считать атлантов. Им просто не нужно было изучать и раскапывать гробницы предков. Они и так все знали. Еще три тысячи лет назад они утверждали, что их государство насчитывает пять тысяч лет.