Джо Холдеман - Бесконечный мир

– Конечно. Я думал…

– Так что там насчет Гвадалахары?

– Знаешь, я до сих пор в шоке. Я поеду в город и сяду на первый же поезд – два часа, может, четыре – смотря какое там расписание… Нет, я лучше сперва позвоню на базу и узнаю насчет самолета.

– А когда приедешь туда?

– Мне нужно будет переговорить с людьми. У меня есть имплантат, но я не сильно разбираюсь в самих этих операциях. Понимаешь, меня призвали на службу, и выбора у меня не было. Узнаю, можно ли с ней поговорить.

– Сынок, мне сказали – она не может говорить. Она парализована.

– Да знаю я, знаю. Но у нее же нарушена только моторика. Если мы вместе подключимся, то сможем поговорить. И узнаем, чего она хочет.

– Хорошо, – Хайес кивнул. – Хорошо. Но скажи ей тогда, чего хочу я. Я хочу, чтобы она сегодня же была здесь. Нет, даже – вчера. Макро желает получить ее голову на блюде, – он постарался показаться разозленным. – Чертов дуралей, точно такой же, как Блейз! Позвонишь мне из Мексики.

– Позвоню.

Он кивнул и отключился.

Я позвонил на базу и узнал, что прямых рейсов на Гвадалахару в ближайшее время не будет. Можно было вернуться обратно в Портобелло, а оттуда, уже утром, добраться до Мексики. Gracias, pero no gracias[2]. Я просмотрел расписание поездов и вызвал такси.

До Гвадалахары я доехал за три часа, и это были чертовски поганые три часа. Примерно в час тридцать я был уже в клинике, но, конечно же, меня не пропустили дальше приемного отделения – в больнице принимали посетителей только с семи утра. Но и тогда я не смогу повидаться с Амелией, пока не придет доктор Спенсер – то есть до восьми, а то и до девяти часов.

Я снял mediocuarto – полкомнаты – в мотеле напротив больницы. Там была только кровать и лампа. Спать я не мог, поэтому нашел забегаловку, открытую круглосуточно, и взял журнал – почитать и бутылку миндальной текилы, которая по-испански называлась «Almendarada». Я одолел полбутылки вина и половину журнала, от статьи к статье упорно пробираясь сквозь дебри испанского. В школе мы испанский не изучали, поэтому, хоть в повседневном общении проблем с испанским у меня не было, разобраться в запутанных литературных пассажах оказалось не так-то просто. Одна из статей посвящалась доводам за и против эвтаназии для стариков – несмотря на то что я разобрал только половину слов, статья эта вогнала меня в дрожь.

В разделе военных новостей попалась коротенькая заметка о нашей акции по похищению той женщины. Репортер назвал это «миротворческой полицейской миссией против партизан». Сомневаюсь, что им удастся продать так уж много экземпляров своего журнальчика в Коста-Рике. Разве что они вставили туда другой вариант статьи.

Журнал был развлекательный, с иллюстрированными приложениями, которые в некоторых американских штатах сочли бы незаконной порнографией. Картинки в приложениях состояли из шести эпизодов каждая, и если страничку потрясти – картинка начинала ритмично двигаться, создавая стробоскопический эффект. Как, полагаю, и большинство читателей-мужчин, я с интересом принялся трясти странички. В конце концов это помогло мне уснуть.

К семи утра я пришел в приемное отделение клиники и полтора часа читал журналы – не такие интересные, как вчерашний, – пока наконец не появился доктор Спенсер. Это был высокий блондин, он говорил по-английски с жутким мексиканским акцентом, тягучим и вязким, как guacamole[3].

– Сначала давайте пройдем в мой кабинет, – доктор Спенсер взял меня под локоть и повлек за собой, на нижний этаж. Его кабинет оказался простой комнатой без окон, там было только два стула и стол. На одном из стульев уже кто-то сидел.

– Марти?! – удивился я. Он кивнул.

– Хайес позвонил мне после того, как переговорил с тобой. Блейз должна сказать кое-что, касающееся нашей общей работы.

– Для меня большая честь видеть вас своим гостем, доктор Ларрин, – Спенсер присел за стол.

Я устроился на свободном стуле – простом стуле с жесткой спинкой.

– Так чем вы тут занимаетесь? – поинтересовался Марти.

– Только разрешенной микрохирургией, – сказал Спенсер. – Больше ничем.

– Но на самом-то деле все обстоит не совсем так? – спросил Марти.

– Все остальное – нелегально.

– Это мы еще обсудим поподробнее…

– Может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чем речь?

– В том, что касается уничтожения личности, мексиканские законы более строгие, чем американские, – пояснил Марти.

– В вашей стране у нее оставалась бы возможность продолжать жизнь, даже если это было бы всего лишь растительное существование, – сказал Спенсер.

– Верно подмечено, доктор Спенсер. С другой стороны, у нее была бы возможность не рисковать понапрасну жизнью и рассудком.

– Кажется, я чего-то недопонимаю, – признался я.

– Ничего удивительного. У нее есть имплантат, Джулиан! Она может жить полноценной жизнью, даже не шевеля ни единой мышцей.

– Это просто непристойно.

– Но это возможно. Микрохирургия сопряжена с риском.

– Но не настолько. Не с таким риском. Риск mas о menos[4] такой же, как при постановке имплантата в любой другой клинике. Девяносто два процента наших пациентов полностью выздоравливают.

– Вы имеете в виду – девяносто два процента выживших после операции, – заметил Марти. – А каков процент выздоровления в целом?

Спенсер пожал плечами, потом еще раз.

– Это все – цифры. Они совершенно ничего не значат. Она здорова и относительно молода. Повторная операция должна пройти успешно.

– Она – замечательный физик. Если ее мозг будет поврежден, это никак нельзя будет назвать выздоровлением.

– Мы объяснили ей все это перед операцией, перед тем, как стали вживлять имплантат, – Спенсер положил на стол какой-то документ на пяти или шести листах. – И только после этого она подписала согласие на операцию.

– А почему бы вам не подключить ее в сеть и не поинтересоваться ее собственным мнением? – спросил я.

– Все не так просто, – ответил доктор Спенсер. – Как только ее подключат через имплантат, тотчас же начнут формироваться совершенно новые проводящие пути нервных реакций. И сеть таких путей будет разрастаться… – Спенсер выразительно взмахнул рукой, – более чем быстро.

– Новые нервные связи образуются в экспоненциальной прогрессии, – заметил Марти. – И чем дольше Амелия пробудет в подключении, чем больше она получит новых впечатлений – тем тяжелее ей будет от этого избавиться.

– Вот именно поэтому мы ее и не спрашивали.

– В Америке вам пришлось бы это сделать, – сказал Марти. – Согласно праву на полную осведомленность.

– Америка вообще очень своеобразная страна. Так я вас не убедил?