Дмитрий Янковский - Большая Охота

Я замер, держа оружие наготове. После стрельбы редко бывает полная тишина. Стонут раненые, убегают испугавшиеся или готовятся к бою отчаянные смельчаки. Но сейчас было тихо. Совершенно. Поднявшись во весь рост, я спокойно сунул пистолет в кобуру и решил посмотреть, сколько было разбойников, напавших на нас. То, что это были именно разбойники, у меня с первой секунды не вызывало сомнений. Дайверы лежали, все еще опасаясь подняться. Я на всякий случай прихватил их винтовочку, чтобы никому дурная мысль в голову не пришла.

За кустами, метрах в пятнадцати от поляны, я наткнулся на тело. Несмотря на то что моя пуля почти полностью снесла ему голову, в погибшем безошибочно узнавался местный – смуглая кожа, старенькая, видавшая виды одежда. Рядом валялось допотопное пневматическое ружье для подводной охоты, с такими еще до войны развлекались на побережье богатенькие туристы. Меня удивило, что кому-то пришло в голову охотиться с ним на людей. По всей видимости, дайверы стояли тут лагерем не первую неделю, и разбойники отметили их привычку бродить по лесу с одной винтовкой на семерых.

Второе тело обнаружилось чуть в стороне. Этого я не глядя срезал очередью – целых три пули попали ему в обнаженную спину. В траве валялось точно такое же туристское ружьецо. Я вздохнул, присев на корточки рядом с трупом. При всей глупости подхода, мотивация разбойников была понятной – завладеть винтовкой, а потом, с ее помощью, выбивать одного дайвера за другим, отнимая у каждого что-то ценное. Подобная тактика не была для меня новостью, таким образом разбойникам иногда удавалось завладевать небольшими деревеньками, сначала держа в страхе все население, а затем и вовсе заставляя оставшихся покидать нажитое место, бросив все имущество. Но я ни разу не сталкивался с шайками, состоящими менее чем из пяти человек, так что в любой момент нам могли преподнести еще какой-нибудь сюрприз.

Проверив боеготовность винтовки, я закинул ее на плечо и вернулся на поляну. Дайверы уже немного пришли в себя – молча стояли и смотрели на трупы товарищей.

– Надо двигать в лагерь, – хмуро произнес я. – А то, не ровен час, нас тут снова начнут отстреливать по одному. Мертвых не берем, они затруднят движение. Потом вернемся сюда более подготовленным отрядом.

Никто мне перечить не стал, и мы с Кочей из конвоируемых превратились в предводителей группы. Я пробивал путь через лес, стараясь избегать тропинок, на которых нам могли устроить засаду, и уж конечно не приближался к пробитой дайверами дороге. На самом деле мы с Кочей стали тем непредсказуемым фактором, который мог спутать все карты противнику. Разбойники наверняка несколько дней, а то и пару недель отслеживали все привычки дайверов, маршруты их перемещения и их манеру вести себя за пределами лагеря. Мы же были чужаками, и под нашим предводительством отряд действовал, с точки зрения противника, совершенно непредсказуемо. Наши привычки никто изучить не успел, а если бы и попытался, то столкнулся бы с некоторыми трудностями. У нас с Кочей было мало привычек. Мы знали привычки друг друга, что позволило Коче, к примеру, найти меня в городе и вовремя прийти на помощь. Но если говорить о ком-то другом, то ему вряд ли бы обломилось, поскольку отсутствие явно выраженных привычек является важным качеством человека, ведущего жизнь, подобную нашей. Когда ни кола, ни двора, когда в череде каждодневных событий тяжело найти какой-либо смысл.

Пробираясь по лесу и ведя за собой отряд уцелевших дайверов, я вдруг понял, что смысл моей жизни не укладывается в обычные для понимания рамки. Честно говоря, я сам не знал, что мной движет. Обещание, данное отцу? Ну, не настолько мы с ним были близки, чтобы изменить из-за этого всю свою жизнь. Месть за гибель матери? В какой-то мере да, но спустя многие годы после страшных событий на «Принцессе Регине» и эта боль сделалась не такой острой. К тому же понятие мести в отношении безмозглых торпед не имело особого смысла.

И вот я пробирался через экваториальные джунгли, держа наготове винтовку и пытаясь разобраться в порывах собственной души. Говорят, что чужая душа – потемки, но иногда и своя представляет не меньшую загадку. Почему-то я вспомнил о трупах, оставшихся за спиной. Одни променяли жизнь на попытку обогащения, а другие заплатили наивысшую цену за собственную беспечность. А результат один – черное ничто. То самое черное ничто, которое ждет каждого из нас, независимо от эффективности действий. Раньше или позже оно все равно поглотит нас. Почему-то именно в этот миг я понял это с наивысшей отчетливостью. Но данное понимание не испугало меня. Холодным разумом я осознал, что человеческая жизнь – это попросту затянувшееся поражение. Как бы мы ни дрались, каких бы успехов ни достигали, в конце нас все равно ждет смерть. Наша жизнь совершенно бессмысленна, что бы мы ни оставили после себя. Она – лишь затянувшееся падение в пропасть. И единственный способ не сойти с ума от осознания этого – попытаться превратить падение в увлекательный аттракцион, разукрасить пропасть гирляндами, включить музыку погромче, вдохнуть «золотого дыма» и получить максимальное удовольствие от самого ощущения полета.

– Коча, – негромко позвал я.

– Да, Хай.

Я видел, что он почти прочел мысли, копошащиеся у меня в голове. Чутье у него было практически звериным, я знал это, но сейчас удивился.

– Зачем ты ввязался в это? – напрямую спросил я. – Зачем ты рискуешь жизнью, убиваешь торпеды, ночуешь в дрянных отелях и ходишь в парусиновых штанах?

– Все просто, Хай, – ответил Коча, скосив кинжалом высокую травинку на пути. – Глаза небесных зверей глядят на нас из глубин мироздания. Это не звезды, нет, это глаза хищников, поджидающих нас на поворотах жизненной тропы. Невыносимо знать, что они всегда рядом, что они пялятся на тебя из темноты. Пялятся и терпеливо, бесстрастно ждут, когда настанет их черед. И чем-то надо закрыться от этих взглядов, просто надо спрятать от себя глаза небесных зверей, чтобы не думать о них каждую секунду. И я их закрыл. Я закрыл их телами торпед, понимаешь, Хай? Надо просто что-то делать, чтобы не видеть этих сверкающих глаз. Не важно, для себя делать или для других, потому что в любом случае ты все делаешь для себя. Но делать надо что-то очень яркое, нечто, способное хоть на какое-то время затмить глаза небесных зверей. Вот я и выбрал Большую Охоту.

– Что значит Большую Охоту? – спросил я.

– Охоту, которой не будет конца, – пожал плечами австралиец.

– А почему ты говоришь, что любое дело – только для себя?

– Потому что ничего не имеет смысла. Все, что ты делаешь, ты делаешь лишь для того, чтобы закрыть от себя глаза небесных зверей.