Юрий Петухов - Погружение во мрак

Черная тень огромной гиргейской гадины наползла на него, заслонила от Иванова взора. Никогда еще кровавые глазища клыкастой рыбины не горели столь яро и свирепо.

Иван высвобожденной из гидравлического рукава ладонью сжимал у груди яйцо-превращатель. Ждал единственного, нужного мига ... Нет, он не мог бросить Иннокентия Булыгина, пусть у того хоть десять, хоть сто десять судимостей, ведь это Кеша спас его тогда. Терпеть! Надо терпеть!

Вдавливаемый чудовищным давлением металлопластик врезался в плечи, кровянил затылок – теплая струйка текла по спине, другая, лихо сбежав по виску и скуле, запуталась в бороде. Терпеть!

Он просунул руку в блокорукав. Яйцо должно действовать сквозь оболочку. Сейчас, немного еще – и Кеша превратится в точно такую же гадину, клыкастую и шипастую.

Да где ж у него шея, черт возьми! Проклятый скаф! Иван отмахнулся от нависающей жуткой твари. Руку скрючило, обожгло болью – это чешуи-пластины щитовой керамики впились в кожу. Еще немного!

– Держись, Мочила! – крикнул он.

Но крика не получилось. Только сдавленный сип вырвался из сухих, растрескавшихся губ. Он дернулся вперед – сам погибай, а друга выручай. Еще немного. Проклятущая рыбина, и что она лезет?! Все равно скаф ей не по зубам! Ждет. Черный ворон мрачных гиргейских глубин.

Стервятник подводной каторги!

Иван повалился на Кешу, вдавливая превращатель в пазуху скафа. Только б эта гадина не отплыла! Только бы ...

Он заглянул в прозрачную сталь щитка-забрала. В Кешиных зрачках застыли не боль, и не страх – в них зловеще горела тихим черным пламенем обреченность. Он в прострации! Нет! Иван встряхнул собрата по несчастью, резко ткнул яйцо под самое горло ... и вздрогнул. Скафандр был пуст. Да, в нем не было Кеши, в нем не было ветерана и рецидивиста Иннокентия Булыгина! Но ведь он не успел сдавить превращатель! Иван судорожно огляделся в поисках еще одной клыкастой рыбины. Нет! Их было только две.

Это не превращатель! Но что же это-о-о?! Он почувствовал, как его сознание растворяется в чем-то огромном и нездешнем. Он не успел защититься. Он не ожидал ничего подобного...

И он уже висел в мрачной и подавляюще тихой пустоте пещеры, висел посреди нее. И смотрел на два ненужных и огромных скафандра, которые прямо на глазах превращались в груды искореженного, оседающего, расплющивающегося тусклого металла. Он оглядел себя – и ничего не увидел, будто его и не было в этой пещере. Безумие? Или это его душа отделилась от тела. И зависла над ним? Нет, ерунда! Там, в скафе, нет никакого тела. Он представил, как сейчас злорадствуют у экранов их преследователи, как затаились в ужасе у своих визоров каторжники. Жуткая гибель!

Гибель?

Его неудержимо повлекло в глубь пещеры. Он не мог остановиться. Он только невольно созерцал рядом черную шипастую тень.

Не было ни давления, ни сопротивления этой черной гиргейской жижи, которую скорее по привычке называли водой, не было ничего, кроме ощущения плавного полета в пустоте и черноте. Пещера! Дьявольская пещера неимоверных глубин сумасшедшей планеты Гиргея! Иван ничегошеньки не понимал – он несся во мрак, в зловещий, зев адской ловушки. Но он совершенно четко ощущал, что продолжает сжимать в руке упругое и теплое яйцо-превращатель, что на лопатки по-прежнему давит проклятый Гугов мешок, ни одна из вещиц которого так и не помогла ему, он ощущал ясно и вполне осязаемо, как продолжает биться сердце в его груди... груди, которой нет, как нет и самого тела. Он вспомнил о жутких рассказах бывалых людей, которые уверяли, что перед смертью, в последние свои минутки обреченные чувствуют себя именно так – невесомо, ясно и запредельно. Но страха не было. Он уже не мог страшиться, бояться, пугаться, он перешел какую-то черту, за которой инстинкт самосохранения переставал напоминать о себе.

Полет! Бесконечный, невесомый полет в черной толще свинца. И скользящая рядом черная тень, высверкивающая временами ярым кровавым глазом. Он и сам скользит такой же тенью ... мысль прожгла его внезапно. Да, все так!

Эти твари вобрали его в себя! Прямо из скафа! Вернее, не твари, а одна тварь. Другая высосала из трехдюймового металлопластикона Кешу Мочилу, убийцу и спасителя, неисправимого преступника и верного друга, ветерана той обидно несправедливой, изломавшей многим землянам судьбы аранайской войны. Это была лишь догадка. Но Иван знал точно – она верна!

Он попытался разжать руку. Не вышло. Он словно бы окаменел в той нелепой позе, что принял в последний миг там, в скафе. Но она не мешала ему скользить во мраке, не тормозила стремительного и величавого движения. Хрустальные барьеры. Черный огонь. И кроваво-красные глазища! Везде. Повсюду! И на Земле, и в Системе, и в невозможном, безумном Пристанище. Будто он и не выбирался с потусторонней планеты Навей, будто он в ее цепких лапах-щупальцах. Иди, и да будь благословен! Боже мой праведный, где ты? почему обрек на муки и скитания? почему оставил средь хаоса и ужаса? ведь человек семь, по Образу и Подобию сотворенный ... Сатанинское рычание ударило в уши эхом: «Ты проклят навеки! Планета Навей никогда не отпустит тебя ... Черное заклятье! Во веки веков!!!» Нет!

Сгинь, нечистая, сгинь!

Скорость нарастала, она становилась непостижимой для этих глубин, для стокилометровой черной пропасти. Изъеденные временем и орудиями допотопных, жутких существ стены пещеры сливались в одну, пузырящуюся, причудливо изгибающуюся трубу. И вела эта труба вниз – в глубины планеты-каторги, в ее мрачное и таинственное чрево.

Иван с большой натугой, преодолевая гордыню, понял – он пленник. Жалкий, беспомощный, несчастный пленник, не способный постоять за себя, лишенный всего, даже возможности убить себя, разможжить голову о камни, захлебнуться и утонуть, погибнуть под адским прессом свинцовой жижи ... Эх, из огня да в полымя! Они уже пытались увести его. Кеша не дал. А теперь и Кешу прихватили.

Зачем им каторжник – старый, седой, больной, с рукамипротезами, рецидивист-неудачник? А зачем им Иван, десантник-смертник, сам поставивший себя вне закона? Зачем?! Омерзительнейшие гиргейские рыбины! Иван вдруг внутренне похолодел от совершенно очевидной, внезапной мысли: эти твари живут здесь, в немыслимых, всесокрушающих толщах, но ведь они ничуть не хуже чувствуют себя в земных и бортовых аквариумах, океанариумах, у самой поверхности ... почему он раньше не задумывался над этим? почему другие об этом не задумывались?! И почему... Ему стало совсем плохо, его бросило в жар, затрясло ...почему все влиятельные и богатые особы Земли и Мироздания стали вдруг содержать не прекраснейших и нежнейших алконов-жароцветов с Регильды, и не замысловатых синхоргов системы Роя XII ... а нелепых, страшных, клыкастых и шипастых гиргейских рыбин? Почему?! С точки зрения земной, человеческой логики это абсолютно необъяснимо. Толик Ребров кормил гадин сырым мясом. Как-то раз они чуть не сожрали его самого. В хрустальных толщах их, похоже, вообще никто и ничем не кормил. А как их перевозили, как доставляли на Землю и в иные миры Федерации? Иван напряг память. Он никогда не интересовался подобной ерундой, мозг должен был хранить все, даже случайно проникшее в него ... да, их всегда перевозили не взрослыми особями, а икринками – черными, полупрозрачными икринками, величиной чуть побольше куриного яйца, с просвечивающимися серебристыми зародышами внутри. Зародыши были свернуты спиралью, но они уже оттуда, из родового своего мирка высверкивали в мир большой злыми кровавыми глазенками. Черные гиргейские рыбины! Безмозглые гнусные гадины и ... одна из странвейших загадок Вселенной. Иван внутренне усмехнулся. Время читать отходную, готовиться к смерти, а он разрешением никому не нужных загадок занялся, простофиля!