Владимир Чистяков - М. С.

Его не убили только потому что в столице велели привезти живым.

М. С. он смог понять до какой-то степени и насколько её вообще возможно было понять. С ней то он одного поля ягода… был. А вот Дина… Не понял он, почему заслужил пощады от не знавшей жалости. И знал, что никогда уже не поймёт.

И теперь он обязан жизнью обеим. Таким непохожим. И имевшим одно, но зато какое, основание лишить жизнь его. Зачем? Ради чего?

Несколько лет спустя он приехал в столицу. И пришёл на могилу Дины. Сам не знал зачем. Но всё-таки считал, что должен побывать в этом месте. И именно там сначала. А у умирающей львицы — уже потом.

Он купил роз. Огромный букет. Тёмно-бордовых. Какие любила Софи. Они наверняка понравились бы и её дочери.

Памятник узнал сразу. Пусть и надгробный, но нет в нём скорби. Из розоватого мрамора, в конце берёзовой аллеи стремится ввысь она. Словно в танце застыла мраморная фигура. Немыслимо изящная и воздушная. Как будто летящая. И одновременно, сильная. Но почему-то совершенно не грозная. Ибо добрая эта сила. Ветер колышет длинные волосы. Смеётся она. Даже в камне кипит жизнь. Какая же она юная! И вечная одновременно! Прекрасная, словно богиня весны и любви. И лицо к небу. Навстречу ветру. Грозам и бурям. И тёплому весеннему солнцу. Всей той жизни, которой так богат этот мир. Не надо вечного огня, в мраморе словно пылает живой огонь. Всё ей нипочём. В веках останется такая Дина. Так похожая на живую. И в чём-то иная. Да, скульптор, имени которого Линк не знал, этим памятником обессмертил себя. И одновременно, даровал Дине бессмертие. Пусть такое. Но теперь её не забудут никогда.

У ног Дины лежат тёмно-бордовые розы. Их очень много. Приносят ей люди. Любила она, воительница эти цветы. Как и мама. Это Линк помнит и сам. Сколько таких роз росло в Загородном дворце. И что-то она говорила об аромате. Давно это было. Память осталась. И он положил к ним свои. Они ещё не начали увядать. Они пока прекрасны. Красота цветов кратковременна. А её — вечна!

А на постаменте нет дат. Только имя. Как писали в старину о первых Еггтах. Дина дочь Софи-Елизаветы. Памятник словно обеим. Таким неповторимо прекрасным. И поэтому, так рано ушедшим. Но люди не забудут этой красоты.

И его вина есть в том, что такой красоты в мире стало меньше. От самого себя не спрячешься, и точной доли не высчитаешь. Вина есть. Насколько велика? Неизвестно. И жизнь-то тебе оставили в наказание. Бывает и так.

Но приложив руку к разрушению, так ничего и не создал. Люди не знают имени. Но тебя есть, за что проклинать. Только проклятие забудется. И забудут тебя. А их красота останется в веках.

— Эй ты — окликнули Линка.

Он обернулся. И вздрогнул. Она! Откуда? Как! Тот самый, многократно виденный в кошмарах овал лица. И немой вопрос 'За что? '.

Чёрные волосы и кожаное пальто, перехваченное поясом на осиной талии, и даже катана. Всё тоже. Как тогда.

Но мгновенный ужас был и прошёл. Перед ним стоит другая. Почему-то похожая на ту, чьего имени он называть не осмеливался. И одновременно, иная.

Она выше, стройней, старше. Да и неестественен цвет чёрных волос. Парик похоже.

Холодной сталью сверкают серые глаза на суровом и властном лице. Нездешняя, манящая и пугающая красота. Кэртерка. И кажется, Линк её узнал. Краем уха слышал какие-то слухи, что у М. С. от кого-то из чужаков есть незаконная дочь (не мог отвыкнуть от привычки мыслить категориями прежней жизни, законный, незаконный, ребенок падшей, даже дитя демона. Куда как добрее к детям были жестокие саргоновцы). Не придал этому значения, а теперь вспомнил — тогда Дина была не одна и вторая тоже стреляла в него. Он не запомнил вторую. А слухи значит, правда. Вот она какова, вторая дочь М. С., столь непохожая на первую. И куда больше похожая — на свою мать. И навряд ли в ней заиграли родственные чувства. М. С. есть М. С., Дина есть Дина. Но эта похоже ничего не обещала. А если и давала клятву — то вырвать у него сердце. И пришла сдержать свою клятву. Отточенными клинками впиваются в него серые глаза. Уверенность в них твёрдокаменная. Знает, кто перед ней. Только словно ждёт она чего-то.

Руки засунуты в карманы.

Старые навыки вспомнились сами собой. Линк сразу понял, у неё там оружие. Они довольно долго стояли вот так глядя друг на друга. Молчат. Смерть сквозит в сером взгляде. Возмездие. И ещё что-то. Но она не стреляет. Витает в воздухе старая ненависть. Но ему безразлично. Он сможет молча принять смерть. По лицу словно судорога пробежала, и она заговорила.

— Знала, что рано или поздно повстречаю тебя на узкой дорожке. Знаешь, кто я?

— Догадываюсь.

— И кто?

Он медленно выдавил из себя.

— Её сестра.

Тонкие губы скривились.

— Надо же, какой сообразительный. Тогда наверняка знаешь, зачем я здесь.

— Делай, что считаешь нужным. Мне всё равно — глухо ответил Линк.

Смерть частенько разминалась с ним. Но долго дразнить безносую не получалось ни у кого. Сейчас, так сейчас. Но она не торопится. Ждала столько лет. И по капле жаждет выпить долгожданную месть.

— Сначала я ждала, что ты уйдёшь сам. Повесишься на первом суку. Но этого не происходило. Потом я стала искать тебя. Сама. И вот нашла. Когда-то я поклялась найти двуногую тварь… Не зная, кто это на самом деле. И сейчас я думаю. Сдержать клятву. Или впервые в жизни нарушить. И сдержу я её, или нет, зависит только от тебя.

— Поступай, как знаешь. Мне всё равно.

— А мне нет. Поэтому говори.

— Что говори? — с вызовом спросил Линк. — Стреляй! Как я тогда! Я ни о чём ни спрашивал! И она ничего не сказала! Я стрелял! Бей! — крикнул он.

Он ждал выстрела. Но серые глаза ни дрогнули.

— Говори. Зачем ты сюда пришёл? Ни к ней. Я давно за тобой шла. Поверни к ней, и я бы тебя тут же застрелила. А ты взял роз. Зачем. И пришёл сюда. И положил их. Она их так любила!

— Я с детства помнил. Такие розы любила Мама. И они бы понравились ей.

— Я их тоже приносила сюда. Но не только ей нравились такие розы…

И слёзы в серых глазах. Линк молчит. Он всё ещё ждёт выстрела. А кэртерка заговорила снова.

— Я никогда не хотела отнимать жизни. Ни у кого. Но потом… В каждом скрывается зверь. И ты разбудил его. И хотела я забрать жизнь. Всего одну. Твою жизнь. Во искупление. Ибо жить должна была она. И я как зверь, шла по твоему следу. Но почему-то вспомнила, когда ты принёс розы, как было бы больно её матери если бы я убила тебя. Она бы лишалась последнего ребёнка… Не знаю, что бы она сказала тогда мне. И предполагать не берусь. Но у меня есть дети, и я могу представить — насколько это страшно их потерять.

Я не забуду о Марине. Но вспомнила о ней, Софи-Елизавете. И только благодаря тому, что я вспомнила о ней, ты останешься жить. Пусть я не сдержу клятву, и возьму несмываемое пятно на свою честь. Но ты хорошенько запомни: ты дважды обязан жизнью Софи-Елизавете и один раз Дине. Ибо только память о них спасла тебя. Память. И ничего больше. А теперь уходи. И больше не появляйся здесь!