Боб Шоу - Путешествие в эпицентр

– Ага! Ты уже готов! – Из другой двери вывалился Этвуд в лохматом пальто, делавшем его похожим на медведя. Его жидкие волосы были разглажены по огромному черепу. – Где твоя машина?

– Машина? – Хачмен поставил ее на посыпанной золотой дорожке у дома и не собирался трогать.

– На улице дождь, парень, – продолжал греметь Этвуд. – Мой фургон сломался, а до «Крикетерса» больше полумили. Что ты думаешь, я туда пешком пойду в эдакую слякоть?

Перенервничавший и утомленный постоянной грубостью хозяина, Хачмен уже хотел было отказаться от поездки, но вовремя вспомнил, что машина теперь не соответствует переданному описанию. На стоянке у пивной среди других машин она будет не более приметна, чем здесь, около дома.

– Машина у дома, – ответил Хачмен, и они выбежали под леденящий дождь. Этвуд дергался от нетерпения, пока Хачмен открывал ему дверь, затем рухнул на сиденье с такой силой, что машина закачалась на рессорах, потом с грохотом захлопнул дверцу, oтчeгo Хачмен невольно вздрогнул.

– Двинули! – заорал Этвуд. – Нечего терять время, когда нас ждет выпивка.

Следуя указаниям Этвуда, Хачмен вырулил на шоссе, где бело-голубое освещение лишь подчеркивало убогость зданий вокруг, и подъехал к неприглядному строению из красного кирпича. Выходя из машины, Хачмен с мрачным выражением лица оглядел здание. Всякий раз, когда ему случалось оказаться в компании любителя пива, который старался затащить его в «единственное место, где подают хорошее пиво», рекламируемое заведение всегда оказывалось мрачным и унылым. И этот бар тоже не был исключением из, надо полагать, естественного закона природы. Пробегая под дождем к входной двери, Хачмен почему-то подумал, что там, в Кримчерче, сейчас теплая звездная ночь. «Мне одиноко без тебя, Викки...»

– Две пинты особого! – крикнул Этвуд бармену, едва они вошли в помещение.

– Пинту и горячего ирландского грогу, – сказал Хачмен. – Двойного.

Этвуд поднял брови и, пародируя акцент Хачмена, произнес:

– Ну уж нет, сэр. Если вы желаете виски, вам придется платить самому. – Он затрясся от смеха, облокотился о стойку и продолжил: – В этом месяце я способен только на пиво: не тот доход.

Дав выход своему раздражению, Хачмен достал из кармана пачку денег и молча швырнул на стойку пятифунтовую бумажку. Он попробовал грог, решил, что там слишком много сахара, но тем не менее выпил до дна. Горячая жидкость мгновенно согрела живот, а затем по каким-то неведомым анатомическим законам распространилась по всему телу. Следующие два часа он непрерывно пил и платил за выпитое, пока Этвуд занимал бармена длинными, повторяющимися разговорами о футболе и собачьих бегах. Хачмену тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, но бармен, молодой парень с татуировкой, почему-то глядел на него с едва скрываемой враждебностью. Остальные посетители в плащах молча сидели на скамьях в темных углах бара. «Что они все здесь делают? – тупо подумал Хачмен. – Почему они сюда пришли? Зачем?» За стойкой была дверь, которая вела в другой бар, классом повыше, и несколько раз Хачмену удавалось разглядеть барменшу с царственной осанкой. Она много смеялась, легко скользя в оранжевом освещении соседней комнаты, и Хачмен молился про себя, чтобы она вышла и поговорила с ним, молча клялся, что даже не будет заглядывать в вырез кофточки, если она наклонится в его сторону. Только бы она вышла и поговорила с ним, дав ему снова почувствовать себя хоть чуть-чуть человеком. Но она так и не вышла, и Хачмену приходилось сидеть с Этвудом. Одиночество захватывало его, и в памяти с непереносимой горечью вставали знакомые строки:

И звуки музыки, и дым сигар,Мои мечты в ночном саду,И вязы темные, и звезд пожар...

Его горло перехватила мучительная судорога.

Мне снится комната, согретая огнем камина,И теплый свет свечей, стоящих у окна,На стенах старые знакомые картины,И с книгами сиденье допоздна...

Через какое-то время молодой бармен перешел к другой компании, и Этвуд, бросив разочарованный взгляд в зал, решил переключиться на Хачмена.

– Чертежник-то, неплохая работенка, а?

– Неплохая.

– Сколько набегает?

– Три тысячи, – попытался угадать Хачмен.

– Это сколько же в неделю выходит? Шестьдесят? Нормально. А сколько будет стоить пристроить мальчишку?

– В смысле?

– Я читал, что если парень хочет стать архитектором, его родителям приходится выложить...

– Это другое дело. – Хачмену очень хотелось, чтобы скорее вернулся бармен. – А чертежников берут на стажировку сразу, так что это тебе ничего не будет стоить.

– Отлично! – обрадовался Этвуд. – Похоже, я Джеффа пристрою чертежником, когда подрастет.

– А если он не захочет?

– Как это не захочет? Захочет как миленькой, – засмеялся Этвуд. – Он, правда, плоховато рисует. Пару дней назад нарисовал дерево – это надо было видеть! Сплошные закорючки. Какое это к черту дерево?! Ну, я ему показал, как надо рисовать, и он сразу все уловил.

– Надо понимать, ты нарисовал ему дерево, как рисуют в комиксах? – Хачмен макнул палец в лужицу пива на стойке, провел две параллельные черты и пририсовал сверху лохматый шар. – Так?

– Да. – На грубом лице Этвуда появилось подозрительное выражение. – А что?

– Идиот! – провозгласил Хачмен с пьяной искренностью. – Знаешь ли ты, что ты наделал? Твой маленький Джеффри, твой единственный ребенок посмотрел на дерево и переложил свое впечатление о нем на бумагу без всяких предрассудков и условностей, мешающих большинству людей видеть вещи правильно.

Он замолчал, переводя дух, и к своему удивлению заметил, что на Этвуда его тирада произвела впечатление.

– Твой сын принес тебе это... этот святой дар, это сокровище, продукт его неиспорченною разума. А ты? Ты посмеялся над ним и сказал, что дерево рисуется правильно только так, как рисуют заезженные мазилы в «Дэнди и Бино». Ты хоть понимаешь, что твой сын уже никогда не сможет, взглянув на дерево, увидеть его таким, какое оно есть на самом деле? Может, он стал бы вторым Пикассо, если бы...

– Брось трепаться, – потребовал Этвуд, но в глазах его застыла неподдельная озабоченность.

Хачмену уже захотелось признаться, что он просто играет словами, но этот гигант вдруг открыл, что кто-то чужой сумел пролезть ему в душу, и это начинало его злить.

– Что ты в этом понимаешь, черт бы тебя побрал?

– Я много чего понимаю. – Хачмен постарался принять загадочный вид. – Поверь мне, Джордж, я много знаю об этих делах.

– А, чтоб тебя!.. – Этвуд отвернулся.

– Отлично, – печально произнес Хачмен. – Блестящий выход, Джордж. Я пошел спать.

– Проваливай. Я остаюсь.