Валерий Вотрин - Гермес

Наконец, закончив разведку недр, он взглянул на Меса косо и спросил:

— Тебе чего-то от меня надо, Ангел, или тебе ничего от меня, Ангел, не надо?

— Мне, Метаморф, нужны твои ответы на мои вопросы, — отозвался Мес.

— Задавай мне их. Только не части и не впадай в грех зауми, а излагай их четким и связным языком, на что получишь изложенные таким же языком мои ответы.

И Мес спросил:

— Кто такие Гогна?

И Малларме ответил:

— Не знаю.

— Кто такой Осирис?

— Не знаю.

— Кто мы такие?

— Не знаю.

Тогда Мес встал и сказал следующее:

— Нда! Несмотря на однозначность и абсолютное отсутствие информации в твоих ответах, они тем не менее наиболее полно отражают тот уровень знаний, на котором мы сейчас находимся, и безразлично, какие это знания — о Гогна ли, о нас или о нем, — все они одинаково неполны. И для всех них у нас есть свои подсказки-гипотезы. Только следуя им, мы сможем чего-нибудь добиться. И даже тогда мы ничего не сможем узнать ни о Гогна, ни об общих законах материи.

— Ты хорошо, правильно говоришь, — кивнул Малларме, забрасывая наживку.

— Хорошо, правильно говоришь ты, Аргоубийца. Только вот для кого ты стараешься?

— Как для кого? — удивился Мес.

— Ну да, для кого? — продолжал монотонно Малларме. — Для нас? Так мы все равно уйдем. Для человека? Но человек — это постоянная метаморфоза. Сфинкс у Эсхила прав, помнишь: утром — на четырех ногах, днем — на двух, вечером — на трех. И так постоянно, Аргоубийца, постоянно, не только количество ног изменяется у него, но и сам он, и весь строй его мыслей, — а это самое главное в человеке, герр Мес. Постоянно изменяется его мировоззрение, постоянно внутри него рушатся какие-то барьеры и воздвигаются новые, и сообразно этому растет число морщин у него на лбу и углубляются складки в углах рта. А потому человек неизменен по своей природе.

— У тебя клюет, — сказал Мес.

Малларме подсек, и над медленными волнами на судорожно дергающемся крючке повис ярко-оранжевый пустой пищевой бачок.

— Я пошел, — сказал Мес.

— Будь здоров, — отозвался Малларме, снимая добычу с крючка.

На море шумно-широком находится остров, лежащий против Египта; его именуют там жители Фарос. Он от брегов на таком расстоянье, какое удобно в день с благовеющим ветром попутным корабль проплывает. Пристань находится верная там, из которой большие в море выходят суда, запасенные темной водою. Здесь пребывает издавна морской проницательный старец, равный бессмертным Протей, египтянин, изведавший моря все глубины и царя Посейдона державе подвластный. Если суметь овладеть им, любое он средство откроет: долог ли путь и дорога, успешно ль смертного дело свершится или бессмертного бога. Мудр он и многое знает, что происходит иль происходить перестало. Нужно лишь только суметь овладеть им, тогда он в свирепого с гривой огромною льва обратится, после предстанет драконом, пантерою, вепрем великим, быстротекучей водою и деревом густовершинным. Следует же не робея тем крепче держать, тем упорней. Он напоследок, увидев, что все чародейства напрасны, сделается тих и с кротким обратится вопросом, что за бессмертный-де указал вам средство обманом его пересилить. Далее следует вопросом пустым пренебречь вам и со своим обратится: и долог ли путь и дорога, успешно ль грядущее дело. Все мудрый старец откроет, расскажет подробно и с толком: зачем в мире жить и кто жить привольно мешает; все объяснит вам Протей, бог богов, морской проницательный старец: Безглазые Гогна зачем, и Адонис, и Ангелы вместе, все вам расскажет, вы только покрепче держите. После же, все рассказав, погрузится в морское глубокое лоно.

К Месу, хрустя камешками, подошел Пиль.

— Привет, — поздоровался он, оглядываясь. — Консилиум, похоже, еще не собрался.

— Так много событий произошло, — откликнулся Мес. — Чувствуешь себя виноватым. Будто когда я прибыл сюда, все это и началось.

— Зрело-то столетьями. Ты не виноват. Просто попал на перелом, перевал нашего бытия. — Пиль уселся рядом с ним на белый камень, торчащий из земли.

— Что ни Буле, так просто побоище, — с удовлетворением отметил он. — Они стали происходить гораздо чаще, хотя хорошего должно быть понемножку. Я, к примеру, воспринимаю все это как спектакль. Актеры из нас великолепные. Как ты находишь?

Мес сорвал травинку и сунул ее в рот.

— Согласен, — немного погодя шепеляво ответил он (былинка торчала во рту). — Но кому ты уделяешь роль зрителей?

— Ему и его Ангелам, — важно поднял палец Пиль.

— Возможно. — Мес выплюнул изжеванный стебелек. — Возможно. А по мне, ему до нас дела нет.

— Это все так говорят. На самом деле он очень внимательно следит за нами.

— А может, совсем и не следит.

Внизу, невидимый глазу, рычал прибой. Над головами носились и хрипло орали чайки. Воздух был даже на ощупь мокр, словно пронизан сырым туманом, и временами до них долетали крохотные холодные капельки — дети играющего моря. Скалы вокруг, ноздреватые, влажные, серые, были усеяны птичьими гнездами, пухлыми островками бледной мертвой травы и белым налетом соли. Воздух был горек и терпок и раздражал обоняние: пахло водорослями, рыбою, птичьим пометом.

Они сидели на небольшой круглой поляне, которую заточили в себе влажные прибрежные скалы. Когда-то неизвестный, ушедший давно народ поместил здесь капище своих богов — усеял землю правильными кругами белых нетесаных камней, в центр вогнал камень побольше, видимо, алтарь. По внешнему виду святилища было непонятно, что за боги когда-то здесь обитали. Наверно, это были простые боги, боги простых человеческих желаний, ведавшие благополучным возвращением на берег после бушующих штормов, счастливым ловом рыбы, уютом домашнего очага. Это были еще во многом неискушенные боги, не знавшие ни войн, ни голода среди своих подопечных, довольствовавшиеся лишь ежемесячной жертвой на том белом камне в центре — рыбой или птицею. Поэтому их больше здесь не было, они ушли или были уничтожены вместе с народом, им поклонявшимся. Пространство между камнями были усыпано мелкой обкатанной галькой, сквозь которую пробивалась свежая зеленая трава. Благодаря ей — зеленое на сером, — площадка эта среди скал казалась единственно живым, не сточенным влагою местом на этом побережье.

К тому времени собралось уже шестеро: Аугусто Лента, неожиданно один, Пиль, Мес, Регана и Ирид и доктор Берджих Сулла. Лента сел далеко от них, лицом к морю, и погрузился в размышления. Регана и Ирид прохаживались вокруг большого камня и беседовали. Берджих же Сулла, доктор, присел рядом с Месом на камень и сразу же включился в их общий с Пилем разговор. На Буле Сулла никогда не появлялся, сейчас объявился без приглашения, и Месу это показалось заслуживающим любопытства. Сулла был серьезен и солиден и в очках и в ослепительном белом костюме, отдаленно напоминающем врачебный халат. Своего мира он не имел, а проживал на Земле, практикуя среди людей, а заодно и изучая их. Он был блестящий ученый и врач и мог претендовать на все оттенки превосходных степеней, как, впрочем, и все остальные, когда дело касалось их Ремесла.