Клиффорд Саймак - Театр теней: Фантастические рассказы

—   Была одна машина,— вмешался Риггз,— которая с успехом помогала избавляться от воспоминаний. Я не знаю точно, как она работала,— знаю только, что эффективно. Мозг становился как пустая комната. Она не оставляла ничего — забирала все воспоминания, не допуская ни малейшей возможности создать новые. Человек входил в нее разумным существом, а покидал уже овощем.

—   Отсроченное оживление — вот что могло бы решить проблему,— заметил Станфорд.— Если бы только мы располагали такой возможностью. Можно было бы поместить человека куда– либо и хранить там до поры, когда проблема наконец тем или иным образом решится, а потом оживить его и, так сказать, «отремонтировать».

—   Как бы то ни было, это дело будущего,— сказал Янг.— А сейчас прошу вас серьезно рассмотреть мою просьбу. Я не в силах дожидаться, пока вы найдете приемлемое решение.

—   Вы просите нас узаконить смерть? — В голосе Риггза прозвучали суровые нотки.

Янг кивнул.

—   Если вам угодно называть это так. Я бы предпочел другое определение: простая благопристойность.

Станфорд сказал:

—   Мы можем иметь несчастье потерять вас, Предок.

—   Опять это проклятое отношение! — Янг вздохнул.— Бессмертием оплачены все счета. Становясь бессмертным, человек получает полную компенсацию за все, что ему предстоит вытерпеть. Я прожил дольше, чем кто-либо надеется прожить, и все– таки мне отказано в уважении к моему возрасту. Человек быстро пресыщается. Его и без того немногочисленные желания со временем умирают и превращаются в пепел, но тем не менее ему приходится жить дальше. Он подходит к черте, за которой ничто не представляет ценности… к черте, за которой его собственные личностные ценности не более чем тени. Джентльмены, когда-то я не был способен на убийство… ничто не могло заставить меня отнять жизнь у другого человека… но сегодня я могу это сделать, без раздумья. Потеря иллюзий и цинизм как-то незаметно лишили меня совести.

—   Это компенсируется…— сказал Риггз.— Ваша семья…

—    Они приходят ко мне.— Янг поморщился словно от отвращения.— Тысячи и тысячи молодых отпрысков, называющих меня Прадедом и Предком, просят у меня советов, но практически никогда им не следуют. Я не знаю даже малой их части, но слушаю их и подробно объясняю запутанное родство, что делает меня занудой в их глазах. Все это ново для них и старо, чертовски старо для меня.

—   Предок Янг,— сказал Станфорд.— Вы видели, как человек с Земли уносится к отдаленным звездным системам. Вы видели, как человеческая раса с одной планеты расселяется на тысячи планет. Вы принимали в этом участие. Неужели вы не испытываете хотя бы некоторого удовлетворения?..

—    Вы играете абстракциями,— перебил его Янг.— Все это касается только меня… определенной специфической массы протоплазмы в форме двуногого существа, называемого, как это ни смешно, Эндрю Янгом. Я был бескорыстен всю свою жизнь. Я мало просил для себя. Но сейчас становлюсь совершенным эгоистом и прошу рассмотреть мое дело как персональную проблему, а не как расовую абстракцию.

—    Признаете вы это или нет,— возразил Станфорд,— но данная проблема отнюдь не персональная. И ее непременно следует решить раз и навсегда во имя спасения всей расы.

—   Но именно это я и пытаюсь втолковать вам,— мгновенно отреагировал Янг,— Это проблема, с которой вам самим обязательно предстоит столкнуться. Однажды вы решите ее, но пока просто обязаны сделать поправку на тех, перед кем она уже стоит.

—   Подождите немного,— посоветовал председатель Риггз,— Кто знает… Сегодня, завтра…

—   Или через миллион лет!— резким тоном прервал его Янг и вышел — высокий энергичный человек, чьи шаги от гнева стали быстрыми, тогда как обычно он ступал неторопливо и устало.

Конечно же, существовал один шанс.

Но надежды было мало.

Как человек может вернуться на почти шесть тысяч лет назад и уловить наконец то, чего никогда не понимал?

Эндрю Янг помнил все. Помнил так четко, как будто это случилось сегодня утром. Каким прекрасным и великолепным казалось происходящее! Чувство счастья было новым и ярким, как крыло синей птицы апрельским утром или как скромные лесные цветы после проливного дождя.

Он был мальчиком, он видел синюю птицу, но не мог подобрать слова, чтобы описать ее и дать ей название. Он лишь показывал на нее своими маленькими пальчиками и складывал губы, словно говоря: «Ух ты!»

«Однажды,— думал он,— она была у меня в руках, а я даже не имел понятия, что это такое и как это ценно. Сейчас-то я знаю ей цену, но, увы, она исчезла — покинула меня в тот день, когда я стал думать как человеческое существо. Первая взрослая мысль слегка отстранила ее, вторая отодвинула еще дальше, и, наконец, она исчезла куда-то, только не знаю куда».

Он сидел в кресле в маленьком дворике, выложенном каменными плитами, и чувствовал, как солнечные лучи проникают сквозь дымку в ветвях деревьев, уже почувствовавших весну и постепенно раскрывавших нежные листья.

«Что-то другое…— размышлял про себя Эндрю Янг,— Что– то, не родственное человеку. Маленький зверек, который мог выбирать свой путь из множества дорог. И конечно же, мой выбор оказался неправильным. Я выбрал путь Человека. Но был и другой путь. Должен был быть — я уверен. Прекрасный путь домового или, может быть, даже эльфа. Это звучит сейчас глупо и по-детски, но так было не всегда.

Я выбрал путь человека, потому что меня подвели к нему. Меня толкали на него, как овцу в стаде.

Я вырос и потерял то, что имел».

Он сел и напряженно задумался, стараясь проанализировать события и понять, что же именно он искал и чему не было названия — разве только: «счастье». Счастье — состояние существования, а не та вещь, которую можно получить обратно или схватить. Он мог вспомнить, что это за чувство. С глазами, открытыми в настоящем, он мог вспомнить красоту дня в прошлом, его божественную чистоту, великолепие красок, которые сияли так ярко, как никогда потом, как будто не прошло и дня с момента Творения и мир до сих пор был по-новому ясен. Конечно, он и был новым. Он должен был быть таковым для ребенка. Но это не объясняет всего — не объясняет бездонности видения, познания и веры в красоту и божественность нового чистого мира. Это не объясняет нечеловеческого восторга, вызванного открытием, что существуют цвета, чтобы видеть, запахи, чтобы чувствовать, и мягкая зеленая трава, чтобы до нее дотрагиваться.

«Я безумен,— сказал себе Янг,— Или становлюсь безумным. Но, если безумие приведет меня обратно к пониманию того странного ощущения, которое я испытывал в детстве, к тому, что было потеряно, я приму безумие».