Дж. Дэвид Нордли - «Если», 1996 № 05

Когда же пилоты отвернулись от него, попивая квас и ледяное вино, он заявил историкам и рассказчикам, что они даже понятия не имеют об истинной природе человека. И они, эти надменные профессионалы нашего города, гордо задрали носы и продолжили разговоры о Гее и Новой Земле, словно Гошеван был невидимкой. Тогда он заговорил с программистами и холистами, с инопланетянами с Фраваши и сектантами, называющими себя Друзья Бога, с хариджанами, с погонщиками червей, со свахами и плетельщиками, и наконец преполнившись великой печали и тоски, застегнул свои меха и отправился в самые дебри Гостевого Квартала, где мог заплатить за компанию того, кто его выслушает.

Из-за одиночества, а также из-за того, что многие годы не знал женщины, он нашел себе удовольствие среди шлюх низкого пошиба, которые в те времена красили кожу в малиновый цвет, а тело делали узким и гибким, как у змей. Пытаясь заполнить пустоту в душе, он начал курить тоалаче и в одно прекрасное утро проснулся в постели с четырьмя куртизанками с Джакаранды. Они спросили его, все ли маленькие смуглые мужчины обладают такой потенцией, и посоветовали испробовать радости совокупления с инопланетными друзьями Человека, — радости, по их словам, настолько великие, что мужчине, имевшему дело лишь с женщинами, их невозможно даже вообразить. Гошеван же, ужаснувшись содеянному и позабыв о том, где находится, принялся отчаянно ругаться и орать, а под конец повелел продать куртизанок в рабыни для работы в поле. Он швырнул им мешочек с бриллиантами, прицепил лезвия к ботинкам и два дня катался по глиссадам, пока не пришел в себя.

Тут я прервал рассказ, чтобы наполнить наши чашки. Юноша не сводил с меня настороженного взгляда проницательных карих глаз, наблюдая за каждым моим движением и наверняка мысленно оценивая правдивость моих слов. В комнате было очень тихо и холодно, я ясно слышал его медленное ровное дыхание. Кивнув, он спросил:

— А потом?

— Потом Гошеван принял решение. Видите ли, он надеялся увлечь людей своей мечтой — то есть забраться подальше в нетронутую глушь и вести, как он ее называл, жизнь «человека природы». А модель такой жизни он, конечно же, нашел у алалоев. И когда обнаружил, что не может им подражать, то решил к ним присоединиться.

— Благородное решение, — заметил юноша.

— Решение безумца! — почти выкрикнул я. — Кем были те алалои, которыми он столь восхищался? Мечтателями и безумцами. Были и остались. Они явились на эту планету с первой волной экспансии, когда Старая Земля была еще юной и, как утверждают некоторые, радиоактивной не хуже плутония. Пещерные люди! Они пожелали стать пещерными людьми! Вызвали в своих хромосомах обратные мутации, уничтожили свой корабль и стали жить в замерзших лесах. А теперь пра-пра-пра-правнуки их пра-пра-правнуков охотятся на мамонтов ради мяса и умирают задолго до своей сотой зимы.

— Но умирают счастливыми.

— Кто знает, как они умирают? — буркнул я. — Вот Гошеван и пожелал это узнать. Он отыскал меня — ему сказали, что как-то давно, еще в те годы, когда я работал по найму, я первым выполнил операцию, причем на самом себе, дабы доказать свое мастерство скульптора по плоти. «Превратите меня в алалоя», — умолял он в этой самой комнате, где мы попиваем кофе и квас. И я посоветовал ему: — Сходите к любому сетику в нашем квартале, он быстро избавит вас от навязчивых идей.

— Я з-заплачу вам десять миллионов таланнов! — крикнул он. Но его провинциальные деньги ничего не стоили в Призрачном Городе, о чем я ему и сказал.

— Алмазы, — не унимался он. — У меня есть две тысячи каратов Йарконских «голубых звезд».

— За эту цену, — сказал я, — я могу удлинить ваш позвоночник на восемь дюймов или превратить вас в прекрасную женщину. Могу осветлить вам кожу и сделать волосы белыми, как у куртизанки с Джакаранды.

Тогда он хитро взглянул на меня и добавил:

— За вашу работу я заплачу информацией. Я знаю координаты фиксированных точек Агатанжа.

Я рассмеялся и спросил:

— Как можете вы знать о том, что пилоты нашего города не могут найти уже три тысячи лет?

Выяснилось, что он действительно знал. За деньги, вырученные от продажи своих поместий, он вызнал местонахождение этого легендарного мира у встреченного на Даркмуне пилота-ренегата. Я навел справки в городском архиве; библиотекари так и забегали, услышав мой вопрос. Потом на проверку моей информации послали молодого пилота, и я сказал Гошевану, что ответа нам придется ждать от двухсот до трехсот дней.

Его информацию оценили в десять тысяч городских дисков! Пилот, заново открывший Агатанж, оказался очень хорошим. Слившись воедино со своим легким кораблем и начав доказывать теоремы вероятностной топологии — или что там проделывают наши знаменитые пилоты, когда хотят упасть сквозь пространство, не являющееся пространством, — он промчался сквозь все его узкие туннели, ныряя из окна в окно с такой точностью и изяществом, что вернулся с Агатанжа всего через сорок дней.

— Вы можете разбогатеть, — сказал мне Гошеван одним ясным, искрящимся днем мнимой зимы. — Выполните мою просьбу, и все мои диски станут вашими.

Я не стал отнекиваться, привел его в мастерскую и начал резать. Я лгал самому себе, мысленно твердя, что это вызов, проверка моего мастерства и умений — для преданного своему делу скульптора диски не самое главное в жизни. Я раздвинул его нижнюю челюсть и стимулировал максимальный рост альвеольных костей, чтобы челюсти смогли удерживать более крупные имплантированные зубы. Угол самого лица я расширил, создавая место для нового жевательного аппарата, достаточно мощного для разгрызания мозговых костей. И, разумеется, поскольку лицо теперь выдвинулось вперед, мне пришлось для защиты глаз снабдить череп надбровными валиками из синтетической кости. На эти изменения мы потратили почти целую зиму, но они стали лишь началом.

Пока он корчился под моими лазерами и скальпелями, изо всех сил стараясь сохранить на лице спокойствие заснеженного поля, я взялся за его тело. Для поддержки новых огромных мускулов, запущенных в рост по разработанному на Фраваши методу, пришлось полностью переделать весь костяк. Я расширил пластинки и спикулы ячеистой костной ткани и укрепил сами стержни и крепления сухожилий, удлинил не менее чем на три миллиметра мозговые столбики длинных костей. Пришлось испещрить множеством проколов кожу — я проникал под эпидермис, удаляя почти все потовые железы, чтобы мех будущей одежды не намок от пота, и он не замерз бы насмерть при первом же дуновении мнимой зимы. Темная кожа не смогла бы вырабатывать достаточно витамина D для поддержания в костях нужного уровня кальция во время долгих сумерек глубокой зимы, и я ингибировал его меланоциты[1] (мало кому известно, что у всех людей, светлокожих или темнокожих, имеется примерно одинаковое количество меланоцитов), после чего его кожа стала не темнее, чем у уроженца Торскаллы. А в качестве завершающего, как мне тогда думалось, штриха, я заставил всю поверхность его тела покрыться тонкими, почти невидимыми волосками, укутавшими Гошевана, словно коричневый мех, от бровей до кончиков пальцев на ногах.