Алексей Калугин - Деграданс

«Духовным поиском».

«О! Как интересно!»

«Нас высадили на пустынном плато где-то в Южной Америке. Координаты от журналистов до сих пор утаивают, так задумано. При словах Южная Америка у всех в воображении сразу предстают Амазонка, джунгли, анаконды, правда ведь? Но мы видели голую каменистую пустыню. Даже никакой растительности, только тонюсенький ручеек – и все!»

«Сколько вас было?»

«Четырнадцать человек».

«Чем же вы там питались?»

«Самыми слабыми. Самыми слабыми своими собратьями».

Домский улыбнулся. Глаза у него были темные, зубы весело поблескивали.

«Понятно, мы – люди воспитанные. Мы не рвали глотки друг другу, не бросались с ножом на женщин или ослабевших. очередная жертва выбиралась вполне цивилизованно».

«Это как же?»

Удивленный жест.

«Путем тщательного ежедневного взвешивания».

«О, как интересно! Взвешивания? Вы не оговорились?»

«Нет, не оговорился. Вы правильно меня поняли. Именно взвешивания».

«Ничего не понимаю! Поясните!»

Широкая улыбка гостя.

«Представьте себе виселицу. Настоящую несколько, конечно, стилизованную виселицу. Каждый вечер мы вставали на деревянные табуреты и совали головы в петли. Из-под нас выбивали табуреты и самым натуральным образом вздергивали… – Домский театрально вскинул сжатую в кулак руку и сделал резкое движение, как бы затягивая на шее тугую петлю. – Правда, у каждого был специальный пульт. Нажми кнопку и петля мгновенно распускается, ты падаешь на землю. Неприятные случайности таким образом исключены. Но весь фокус заключался как раз в том, чтобы не упасть первым…»

«Почему?»

«Потому что именно упавшего подавали на пиршественный стол».

«С вами не соскучишься. Это правда. На пиршественный стол?!»

«Ну да. Как его еще назвать? – ослепительная улыбка. – Упавший первым выбывал из дальнейшей игры. На стол, конечно, подавали не его самого, а чудесно наперченную, набитую экзотичными пряностями и прекрасно обжаренную копию несчастного. Очень точную копию! Из свинины, говядины, мяса местной фауны. Честно вам скажу, объедение! Невозможно оторваться. Но в заключался второй фокус. Если употребить яств много, на другой день непременно первым сорвешься с виселицы – на таких весах, сами понимаете, важен каждый грамм. А если не есть, если перетерпеть голод, если постоянно сбрасывать вес – очень трудно будет проводить долгие день среди голых камней под палящим солнцем. Замедляется реакция, тебя охватывает неуверенность… Легко такое представить, правда?… Но добавлю, – добродушно улыбнулся Домский, – копия проигравшего подавалась действительно безукоризненная, включая все бородавки и шрамы на коже… Но согласитесь, интересно побывать на пиршестве каннибалов… – Добрая широкая улыбка. – Кстати, первоначально наше реалити-шоу называлось „Сам собой каннибал“. Уже в Америке поменяли его на „Сам собой людоед“. Как думаете…»

Домский лукаво прищурился:

«…о чем это говорит?»

«А действительно?»

«Прежде всего о том, что искусство всегда принадлежало и всегда будет принадлежать народу. Где бы это ни происходило! – Домский торжествовал. – Каннибал – это что-то чужое, далекое, правда? Да и звучит как-то неприятно. Канн-ни-бал… Сразу представляются страшные необитаемые острова… Жадный Робинзон… Бал с активным поеданием врагов… А вот людоед – это наше! Это родное! Это звучит почти по домашнему. Лю-до-ед! Правда? В детстве каждому рассказывали перед сном сказки о людоедах…»

«А как вы проводили дни?»

«Строили прогнозы… – Обаятельная улыбка. – Пытались угадать, кто будет съеден вечером… Обсуждали, как лучше приготовить несчастного, под каким соусом подать на стол… – Домский непроизвольно облизнул толстые губы. – Ссорились, торговались, кто какую часть получит… Всем хотелось чего-то не очень калорийного, чтобы не набрать лишний вес…»

«И кто вышел победителем из этой невероятной игры?»

«Последняя трапеза еще впереди, – засмеялся Домский. – Но, как видите, я, к сожалению, из игры выбыл. Я уже съеден. Мои косточки обглоданы. Это было захватывающе, я мог бы рассказать очень много, но есть некоторые профессиональные секреты. Если я их невзначай выболтаю, продюсеры съедят меня уже по-настоящему».

«Эраст Николаевич, вы участвовали в реалити-шоу как профессионал?»

«Разумеется…»

Обаятельная улыбка.

«Разделяя с коллегами все тяготы и прелести увлекательной игры, я одновременно занимался ее аналитической частью. Людей остро интересует современное искусство, его состояние. Я это понимаю. Лично мне претят бесконечные и пустые разговоры дилетантов о том, что искусство в нашей стране, как, впрочем, и во всем мире, умирает. Это неправда. Это больше. Это чудовищная ложь. Искусство всегда живет. Искусство никогда не умирает. Оно просто видоизменяется. Вот для выявления сути этих поистине загадочных, практически не прогнозируемых изменений и нужные такие, как я, глубокие специалисты».

«А стоит ли в нашем сумасшедшем мире отдавать время искусству?»

«Стоит… Еще как стоит… – Широкая снисходительная улыбка. – Искусство постоянно меняется. Оно приобретает новые формы, оно напитывается новыми смыслами. Как угадать, как разобраться в том, что сегодня является значительным и важным? Все заняты, ни у кого нет времени на всякие там тонкости. Вот задачей талантливого искусствоведа как раз и является угадывание черт Новой эстетики, доведение до любителей слабого дыхание нового…»

«Наверное, кропотливый процесс?»

«Еще бы! – Обаятельная улыбка. – Но зато, скажу я вам, какое блаженство выявлять скрытые тенденции! В этом сложность, в этом прелесть. Мы с вами, скажем так, люди уже не совсем молодые, а потому хорошо помним времена, когда в Москве власти запрещали проведение невинных гей-парадов. А разве сегодня можно представить столицу без традиционных гей-парадов? Чья, спрашивается, в этом заслуга? Конечно, прежде всего, искусствоведов, деятелей искусства, целой армии сотрудников средств массовой информации. Признаюсь, с „Партией педофилов“ было гораздо труднее, но сегодня в Госдуме есть и ее представители. Геи, педофилы. Надеюсь, вы меня правильно понимаете? Надеюсь, вам не надо объяснять, что, отторгнув бездумно все эти на первый взгляд подозрительные слои, мы потеряли бы многое в мировом искусстве. Без страданий однополой любви не были бы созданы замечательные, даже гениальные произведения. Старомодно традиционная драма шекспировских Ромео и Джульетты – всего лишь детская мастурбация по сравнению с накалом страстей в его же, шекспировском, „Гамлете“. Вы должны помнить. Именно в этой трагедии герой для отвода глаз интересуется Офелией. По настоящему его обжигает огненная страсть к брату Офелии. Лаэрт – его мечта! Погрязший в ханжестве датский двор не прощает Гамлету его страстной любви, и любовники в отчаянии убивают друг друга».