Майк Резник - Черная Леди

— Это, кажется, весьма удобно, — неодобрительно отозвался я.

— Не говоря уже о логике, — добавил он. — Подумайте, как глупо арестовывать обычного подонка-неудачника за кражу драгоценного камня или редкой картины. У него же еле хватает средств на чистую рубашку, как же он может быть тем, за кем они охотятся? В то время, как мне только на самые необходимые расходы ежемесячно требуется свыше полумиллиона кредитов, и это без видимых источников дохода. Если бы полиция логично оценивала ситуацию, они посадили бы в тюрьму всех богатых бездельников, и держали бы, не выпуская под залог, пока виновный не признается.

— Очень интересная точка зрения, — признал я.

— И не безосновательная, — продолжал он. — Я совершенно не боюсь быть ограбленным, когда нахожусь среди представителей немытой массы; но среди равных себе я всегда вооружен до зубов.

Он повернулся ко мне.

— Запомните, Леонардо: если кто-нибудь скажет вам, что ему не нужны деньги, немедленно хватайтесь за кошелек и бегите.

— А что делать, если кто-то скажет, что он вор?

— Все мы воры, — сказал он, улыбаясь. — Я просто честный вор.

— Нет ли здесь противоречия? — спросил я.

— Есть, конечно. Кто сказал, что человек не может быть противоречив? — он выглянул в окно. — Ага, вот мы и на месте.

Я потянулся к ручке дверцы, но он мягко схватил меня за руку.

— Пока нет, — сказал он и включил внутреннюю связь. — Дважды вокруг квартала, Джеймс.

Обернувшись ко мне, добавил:

— Если вы не возражаете, мы еще минуту-две покатаемся, чтобы убедиться, что за нами нет хвоста и за входом в мой дом не следят.

— А если следят?

— Тогда я представлюсь соседом и вытащу картину у них из-под носа.

— А если появится настоящий сосед?

— Он перед вами, — усмехнулся Хит.

— Не понимаю.

— Я снимаю в этом здании две квартиры. Подземную — сам, и на свое имя, а ту, что на шестом этаже — под видом пожилого седобородого джентльмена, который заметно хромает. Из своей квартиры он выходит редко, только для того, чтобы соседи его видели и могли опознать.

— Надо ли полагать, что в Океане вы живете под двумя именами?

— Под тремя, — сказал он. — Это утомительно, но никогда не знаешь, что может пригодиться.

Он снова заговорил в микрофон.

— Довольно, Джеймс. Выпустите нас, припаркуйтесь за квартал и следите во все глаза за обстановкой.

Автомобиль остановился, мы вышли в теплый, сухой ночной воздух.

— Сюда, — сказал Хит, ведя меня к парадной двери большого жилого комплекса из стали и стекла.

Мы вошли в маленькое фойе и подождали, пока система охраны идентифицирует Хита.

— Добрый вечер, мистер Хит, — произнес металлический голос.

— Добрый вечер, — ответил Хит.

— С вами спутник, — сказал голос. — Назовите его.

— Это Леонардо, из расы бъйорннов, мой деловой партнер с Дальнего Лондона. В течение ближайших часов — гость.

— Зарегистрирован, — сказал голос.

Вдруг часть стены отодвинулась, и Хит вошел внутрь, пригласив меня следовать за собой. По освещенному коридору мы подошли к ближайшему лифту и через мгновение уже спустились на нижний уровень.

— Вот мы и дома, — сказал Хит, подходя к двери и ожидая, пока компьютер опознает его по голосограмме и снимку сетчатки.

Дверь тихо скользнула в стену, и мы вошли в темную квартиру.

— Свет, — скомандовал он.

Мгновенно вспыхнуло множество ламп и светильников. Я оказался в элегантно обставленной комнате с множеством развлекательных приспособлений, от голографического видео в рост человека, до нескольких сложных игр, подключенных к одному компьютеру. Нам исполнил серенаду струнный квартет в декафонической записи, а гипнотические переливы света плели хитроумные пастельные узоры на стенах и потолке. У одной из стен в витрине стояло около двадцати скульптур и артефактов со всей галактики, миниатюрных и изящных, совершенно потрясающе исполненных. Перед застеленной мехом кушеткой, в двух футах над полом, висела хромовая столешница, на ней лежали три книги с Земли в кожаных переплетах.

— Хотите выпить? — спросил Хит.

— Нет, спасибо, — ответил я.

— Вы самое сухое существо из всех, кого я встречал, — заметил он. — Вы не проголодались? У меня превосходно оборудованная кухня, хотя должен признаться, что я никогда в жизни не готовил. Вам придется самому с ней управляться.

— Может быть, позже, — сказал я. — Сейчас мне хочется взглянуть на картину Маллаки.

— Как хотите, — сказал он и прошел в другую комнату.

Через минуту он вернулся с большим полотном и поставил его на кушетку.

Картина совпадала с голограммой, которую мне дала Тай Чонг. Мы оба стали ее рассматривать.

— Ужасно, не правда ли? — прокомментировал он.

— Он не мастер, — согласился я.

— Мне бы не хватило наглости предложить ее Тай Чонг, — продолжал Хит, — если бы женщина не была так красива. Ее красота побеждает даже неумение художника.

Он не отрывал взгляда от картины.

— Она в самом деле удивительна, правда?

— Да, — согласился я. — Вы не знаете, у Маллаки нет других ее портретов?

— Сомневаюсь, — ответил Хит. — Насколько я знаю, это вообще его первая картина.

— Вы можете что-нибудь о нем рассказать?

— Не много. Он почти все свое время проводит на Внутренних Границах, хотя дом у него на Кванте IX. Он никогда не говорит о своей профессии, но по намекам и обрывкам сведений, которые мне удалось собрать, я заключил, что он охотник за беглецами, причем очень удачливый.

— Если он богат и не зарабатывает на жизнь живописью, тогда зачем же он дал вам этот портрет для продажи? — поинтересовался я.

— Насколько я понял, несколько месяцев назад она его бросила.

— И он так убит горем, что не хочет оставлять в доме напоминания о ней?

— Или так взбешен.

Я внимательно всмотрелся в лицо на картине.

— Он говорил, почему она ушла от него, или куда?

Хит покачал головой.

— Я почти не знаю этого человека, Леонардо. — Он еще раз взглянул на картину и с сомнением спросил:

— Вы действительно думаете, что мистер Аберкромби захочет купить эту картину?

— Он захочет.

— У этого человека совсем нет вкуса.

— Он собирает ее портреты, — сказал я.

— И хочет собрать все?

— Хотел бы.

— А что тут трудного? — спросил Хит. — В конце концов, ей не дашь и тридцати пяти. Сколько художников могли ее писать?

— Больше, чем вы думаете, — ответил я. — Люди изображают ее на портретах и в скульптуре уже восемь тысяч лет.

— Наверное, шаблонное лицо.

— Вы когда-нибудь видели такое? — спросил я.

Он еще раз изучающе посмотрел на портрет и покачал головой.